Nice place to die

http://soulabstracts.tumblr.com/tagged/ThyMournia

My new fan-art for memory of Hovard Philip Lovecraft

Lunar poppies утпдшыр еуче )))

Lunar poppies

Last words of a beginner cthulhist: "Nglui, nglui... Abzats Kerosh!! I have forgotten words!"

Never you know, for what the dead rabbit can be necessary.

Whether instead of to go to us on a visit to a rabbit?

- It the wanderer?
- Well, it is possible and so to say: it the artist.
- The Englishman?
- Russian. His name is Basil.

From "in Yokohama for purchases": who it, the girl playing with sea fleas, the elvish child? - Ha! Plukh! Baz! - and! The MONSTER!!

Paints have faded, have cracked, unknown force braided them, tore off and threw upwards, they flashed brightly and cheerfully. The terrible cry still sounded an echo, but as if through a fog and the walls upholstered with cotton wool. When it has ceased, became we will distinguish splash of waves. Crude air pleasantly cooled the cooling down singed skin.
Dorian didn't dare to open an eye, wasn't cold yet and hasn't had wet feet. It was one on unfriendly, shipped in gray pre-dawn twilight, stony coast. From eyelashes pearls the water fell, the scorched clothes were mixed with seaweed, липла and constrained movements. Дориан has looked round and поковылял to a hill where all the house silhouette more accurately appeared.
Usually the author speaks - we will run a little forward. I suggest to roll away system a little back to look, as it so лоханулся our hero. The matter is that when it has returned to London from long travel, was absent more than twenty years then has fallen in love with a daughter of Sir Henry (not Baskervill, isn't present), has reconsidered priorities, married and has gone with it to America, the country of the dairy rivers and honey fountains (we will not forget about deadlock Kiselnom!), new possibilities, boundless horizons... As the person, whose passion - something new, unique, it has there and then bought two one way tickets on the most grandiose, magnificent and inimitable ship. Yes, I see, at you pulse has become frequent, you try to overcome a fit of laughter - YES, IT was Titanic. Here that I name "fatally doesn't carry".
As the pragmatist, it hardly would be disappointed, as now, by the right of dead, began to see clearly the future, saw Great Depression and all troubles, yes, and to admit, wouldn't like, that by it the wife, this hen considering with a star of movement of feminists twirled. "The BEARD OR the HUMAN CANOE?" Is still a question to whom it is required. By the way, the camera was at it when they have gone to a bottom.
While climbed uphill, have dried up both clothes, and footwear. In lilac twilight, continually stumbled, but has mastered road, has fearlessly entered into a court yard surrounded with a gray stone wall. Any gorguly-chimeras, a few a dry ivy and a shutter from реечек, the blue paint has peeled off. In a drawing room of Doriana have met потасканный the Persian carpet, a fireplace and the darling, but the strict little girl:

- You are late.
Her feet didn't get to a floor therefore were based upon the embroidered small pillow.
- Ah, it is guilty, punish I change
- Certainly.
The girl hasn't smiled. Heat was curious:
- And what price?
- It will be pleasant to you: five thousand charitable concerts.
- Joke?!
- Nothing. Yes - and nearly hasn't forgotten: a shade of your friend-artist and unforgettable canary escarfy!!
"Ophelia is better..." - with displeasure has had time to think Heat, while the surrounding The properties blackened and failed in emptiness, and instead of it new scenery was erected, gas lamps were lit, rose without the aid of mechanisms, as if by air floating, black grand piano. The hall was filled with missing overripe ladies and entirely moustached misters with bald spots. Rustled вееры, false brilliants sparkled, lips were compressed with prejudiced, already ready, a dissatisfaction, in advance, still its fingers haven't concerned keys. But, ah, what at them hungry eyes!!
Because of side scenes has reached, accurately, loudly, on roles readable dialogue:
"... Under a candelabrum looked, in a chest looked, searched behind a case - there is no also all here. A pebble overturned. - under the sea looked? Usually all losses - there. It as at house cleaning: all small rubbish hide under половичок. Here both Dorian could soul and heart in the sea to put. - Not, I checked. Turned off the sea as if a rug, and beat out on a backyard, having thrown through a branch of a hollow tree. Has much found from this that before persistently searched, and already thought that has lost for ever. And was such of what I never have thought much that the such throw out in the sea. And still I have come to a conclusion about plurality of the Universe. And at me a lot of new Fluffies! But that is the only thing - isn't present. There is no soul, there is no heart. But I hear: they precisely somewhere are. - Perhaps, someone has taken away them? - Hm, - Lenor has propped up a hand a cheek, pondering, - Theft. I as if clearly see that evening. All participants. Something happens. Who is guilty? I heard said, dangerous, a phrase. And Pushistik has agreed. Whether during this instant there was a robbery? By an error, on ignorance, naivety? Happy-go-lucky? On an occasion of blind feelings? Хм. Darkly. I hear splash of waves. About, terribly. Blood flows. The accomplice or a victim? And, can, an original cause, a spring, a source? To cause the witness for participation in court!"
Dorian Gray has played all half-sheet something from Debussy as the death silence and an accruing cold have forced it to look back. Shined with this world of the artificial moon, on ropes suspended to a ceiling, its game was listened attentively by Bezil Holluord, that foolish portraitist on which fault it, Dorian, has undergone hundreds torments worse death, is worse than the Hell! But, My God, no... It is dead. How he dares to come?! And why, My God, on its cretaceous person the disappointment and surprise, disgust and any disarming tenderness have stiffened?. "Five thousand concerts," - has tried to dump from itself catalepsy of Dorian, again забрякал a grand piano, notes jumped, but felt stopped dead sight, спиною, stupidly, any misunderstanding, an innuendo, a regret. Has forced itself to look back only after when spectators have dispersed. Anybody. The deserted scarf on a floor.
On island Lenor the wild stone cat on a nickname of Nepemza lived. And скрепкоед the cultivated. The set of different improbable beings visited these hospitable waters. Others made impression of demons and generations of a gloom of Aida, others were air, charming fairies, the innumerable death toll of seamen and adventurers lounged about at coast.
Дориан pined during the next invited supper, his Fingers flitted on grand piano keys, here now... Yes! Heat didn't begin to turn away, no, this time it has rushed on the artist with roar of a panther as if it was forgot and intends to kill him in the second time, for ever to finish.
- Bezil, will suffice already, go away! Ah you, the intolerable shade appealing to justice! Leave me at last - I never loved you, hear? And that evening I was drunk, in my blood told morphine - and here you, demand back your foolish picture!
- Become silent, the spoiled boy! I on you as on the sacred prayed. About, your base ingratitude - you killed me and had the nerve to come on my funeral as the best friend!
- Ah, it prevents to lie peacefully to you in the earth? Look at your seams - what nice стежочки...
The late artist has jumped aside away, hasty reeling up on a neck a scarf - blood from a wound has again begun to flow, stained yellow silk.
- Be-zil... - the voice of Doriana was a call, is gentle and fresh. From intonation and a sight there is no place to disappear. - you have surprisingly well remained. I, whether know, after parting with you, has gone to a trip on the world. Я. Has tested ALL. Perhaps it was not pleasant to you, how I have accepted you then on ball? About, forget. I was still so is inexperienced. Allow to grant any your desire...
Sirens or the Gorgona-jellyfish and that, perhaps, couldn't so to bewitch the artist. He has frozen, only repeated hoarsely: "Dorian," - blood was typed by Dorian in a throat. Heat has frowned and has replaced tone with stamping bronze: "Also we will finish it". Бэзил has cleared the throat. White sand was around painted by blood.
- The poor child. That we from Harry have done. The blind tool of fate. I and itself am glad not to be to you, but, whether see... - he has stretched Dorianu a bud of a yellow rose, - you have read verses, remember, on a cemetery that "death aren't present". It some kind of magic. You, that without knowing, has called me. И. I so love your piano concerts.
Gray with a rage has snatched out a flower, has thrown under feet and has crushed. "All! There was your magic yes has come to an end!" Also has promptly left away, to finish Sen-Sanse of "death Dancing". Basil has sadly sighed, has sat down on hunkers, touching petals of the ruined rose.
Gray has somehow finished performance, having stooped, having pulled a hat over eyes, was going to disappear, but for some reason was late. An exotic kind of steam, it and it, both in шальварах and монистах, he is a robber, she is a bayadere, have drawn its attention.
They played at once a guitar, drums and a harmonica, making thus miracles of acrobatics and juggling with burning torches. Yes, it was difficult to pass by.
- And, the colleague, - has spoken in a bass the robber. - how many there at you under the contract?
- Five thousand.
- Trifling matter. At us - forty thousand. The girl shined with torches has smiled.
- Saints!! That you such...
The beauty has burst out laughing and has closed the person thick black plaits. "You the fool! We - kind. It is not a pity to us - we fulfill another's debts." - lines, a devil, thirteen years of concerts. And these eternal tea drinking.

Basil sat aside, at a separate table. This table was as is huge, but is empty. Nobody wasn't near to Basil as if it than infectious (and indecent) is sick. He sighed heavily, sat, having drawn in feet and having propped up a head рукою, and the second aimlessly carried fingers on a dark oak of a table-top. On a neck - hardly reeled up a scarf it is expensive safran silks. Its clothes and an is dark-emerald waistcoat are covered by the hardened stains. On a pale face the big brown eyes are especially expressive. With sadness and a pain he watched an event, but tears have dried up for a long time on a wax skin of cheeks. Air nearby to a feast has darkened and was condensed by three human figures. It seemed, two, growth more low, in carnival masks, accompany the third, but in all something was guessed the general, mute, but eloquent force, the silent union." The clown, the executioner and the acrobat, "- an echo the consciousness of Bezila has started. A trace in a trace, it is equal on parade, the trio has approached to a table of the artist. Settle grandly. Masks have surrounded Holluorda and the high stranger.
- Greetings favourite. At last, we have found for you, Bezil Holluord. He has blinked, has half-risen, and its eyebrows sable have shot up upwards:
- Mercy misters, all right to be explained!
"Misters" have exchanged glances and have drawn near more close.
- You are pleasant to us.
Basil has looked to the right, on the left, has counted seen in any, art factors, has brought to the general denominator, and, modestly having looked down eyes, said:
- I am flattered by your attention. But in what your interest to my person is covered? The right, nothing deserved.
That from strangers that above and more chilly others, at all without hesitating, has sat down closely by the dead artist, has embraced for a waist right рукою, left has stroked on a cheek, has spent on a curly hair, and has whispered, having nestled lips on an ear:
- It is not necessary to strain. You know: all the worst behind. Yes, it is insulting, painfully to be disappointed in the dream. Also it is not necessary to puzzle and think, of what you were guilty, time it is necessary you to suffer these burning wounds.
Бэзил it was involuntarily pulled to the throat.
- Here to someone bring a scarf, to someone - a knife on a pillow, and to someone - canary шарфик, all in blood. Фаршик, ladies and gentlemen!
Бэзил has turned pale even more, already in yellowness, has pushed away the clinging neighbor, has screamed:
- Yes as you dare?
- Shshsh, look.
Escarfy has broken from a neck of the artist and has departed to a table of the feasting. Female squeals, bark of dogs, abuse, sounds of the developed ware were distributed. Dorian Gray, pretty as if a porcelain doll, has slowly faced a table of the artist and has attentively looked in emptiness.
- Will suffice, enough! Stop! I have forgiven him, have forgiven still then, last seconds lives. It isn't guilty!
- But who then, if not it? M-m-m-m, Bezil, be silent, chi-chi-chi, ммммолчиии, leave it, throw. Not we thought out punishment. We - only visitors of the Lost islands, as well as you. With the permission of the Mistress, we can come and leave. You have got here independently, following force of your love. We have conferred between us, boys, and have decided that you have washed away guilt, for became the accomplice of a crime unpremeditatedly. (What else accomplice? I - a victim!) we not in the right to dispose of your destiny, but we have discussed with Lenor, it agrees you to release, if you...
The high has whispered listeness, slightly moving lips. Has smiled, has winked at parting, and all three, as if on command, have disappeared. Бэзил has risen also firm gait has gone to a table Heating.
- Dorian, it is heavy to speak to me.
- Considering your trauma, I am not surprised absolutely not.
- I urge you to be frank. It seems to me, I have ripened.
- For a long time it is time, after all you any more the boy.
- Ah, Dorian as you are intolerable! But I have come to ask from you about one малости...
- Pranks?
- A little, Dorian. I trust, you to me won't refuse. You will like my offer. I have conceived it still when you only have arrived to London, and I did sketches at a charitable concert. But I was afraid then to ask you, was afraid that you apprehend it as something unseemly.
- Not юлите, my darling Bezil, you only inflame my curiosity.
- I ask, pose for me bared.
- Bezil, can, you haven't noticed in all this galloping History, - but you are dead. To what to you it?
- Yes, I am a dead artist, but I will not forgive to myself and I will pursue still you if so faultless nature avoids a fate to be embodied on a canvas.
- Basil, Basil, the old kind friend, really to you not enough first attempt to draw me? Confess, it through your fault we became prisoners of these islands? What you there spoke yesterday?. It is any magic, truly? Sorcery, Bezil?.
- I here at anything. And, if you wish to receive benefit I offer the transaction: for your diligence I am ready to share a secret how to leave these islands.
- Only five thousand charitable concerts - and I am free! - has burst out laughing Heat.
- Well, it if by rules. And you after all like to go against?. It is necessary to offer only Lenor replacement to itself, other Fluffy. All is extremely easy... - has ingenuously told Bezil, but hasn't had time and to finish speaking, and Dorian already has skipping run to catch any naive blockhead, to show instead of itself to the mistress of the Lost islands.
Hallward minute has stood, gloomy looking following I Heat, then marvelously has phlegmatically shrugged shoulders ("Well as you wish, I fairly have tried all") and slowly потопал in the opposite side. Occasionally it bent, attentively peered at the earth underfoot. It seems, something has found and, happy, has carefully buried in a pocket. It has staid some (long) time at osier-bed thickets, examining, as if dressed by expensive sword, kidneys-florets. The ice stream hastened by, winding among stones. Further - the ridges of hills absorbed pink вересковым by the sea. Basil has blinked the eyes and has clearly seen the streams of air shivering, changeable. Because of them the house on the brink of breakage that became too dense and real, and that - полурастворялся in gray heavens, as if an unsteady, transparent water color. Having collected the thoughts, holding with a palm a burden at the bottom of a pocket,  has walked to Down Manor.
Possibly, the house name needs to be interpreted as Dawn Possession. Well, or the Madness Shelter. Basil has listened, gaging under almost church arch of an input. Clock's ticking. There is no sound more soothing and house. A civilization. And still - nearby drank tea. A bone ring of porcelain, a quiet conversation, murmur of spilled fragrant tea leaves. The artist has last time looked back on freakish entrance doors - from two shutters, one over another, for unimaginable сущностей other measurements, - and has safely stepped in a dining room. The serious little girl of years of twelve sat at a table, only here the service was toy, and tea she gave to drink to a porcelain doll and a stone green cat. Бэзил has respectfully bowed to the mistress, then - to a doll and a cat, has obtained the permit to sit down. Lenore has returned a cup into place, промокнула sponges a napkin and has blissful stared at the artist.
- You lovely, amusing, clever Fluffy. Know, the one who steals someone's soul, - the thief, he is a criminal. And in punishment, it loses the?
The phrase came to an end with sonorous interrogative intonation. Бэзил it was rumpled, without knowing what to utter. To smooth awkwardness, has taken a sip some the invented tea from a weightless, tiny cup. Strange, but he has felt the present taste  Darjeeling. In Russian style, with milk. Even a second - and he has realized that a cat and a doll, having turned heads, attentively study it. "About May!..." - the beginnings of Basil, but остерегся to remember God in these improbable, иномирных halls. "I have brought to you a gift, Ms.," - have taken out a fine fluffy sunflower seed. "FLUFFY!" - it is happy всплеснула palms of Lenor. Бэзил hardly in a faint not хлопулся from at once subsided pressure (поди, has again forgotten that has died). Has guessed!! "To me doesn't get my canvases and paints. Here - wonderful places, but I choke, without having possibility to display all exciting variety and bewitching unity of these rocks, the seas, the sky. Release me, Ms." - "Also what you will do? You have died. You are killed, you shouldn't come back to the mortal." - "allow me to ask about rest, Ms." Lenor was whispered with a doll, has seriously listened to authoritative opinion of a cat. "It is good. Give here the cachenez." - "what? Isn't present at me any..." - but Lenor already unwound a scarf, and then took and has broken off it lengthways in half, and two were formed identical шарфика! One it has let out in a window, the second has hung up on a neck of Basil. "Go AWAY," - with strange force in a voice the girl has told, and the artist has felt, as the wind passes through the rarefied walls, picks up it, bears. Has come to be on unknown coast, with a heavy bag - cardboards, paints.
The lost Islands is whole archipelago. Except island Lenorka known to us on which there is a mentioned private residence and there live numerous Pushistiki, and islands Majorcas where there is no time the Major, from the south on the West, a huge comma pined, small islets, at times - simply wild шхеры where only seagulls find a shelter were stretched. But mentions two islands-SWORN BROTHERS are worthy: the Nu and Nja. Their natives wage with each other eternal war, and that one islanders their neighbors aren't present-is not present, and will send towards the enemy fighting to a canoe to fall asleep settlements of the opponent arrows. Thus soldiers sing the songs frightening even the most courageous old salts: "the canoe, fighting canoe! We float - we - in what? - In fighting canoe! And here it - that? - Fighting canoe!" And though noses are generously pierced by bone sticks and clothes severe guys don't recognize, swinging spears and onions, nevertheless they in gym shoes and the sun - goggles.
Dorian not for long ransacked in searches "fluffy", and any militant natives to it not a hindrance. At a garbage tank he has seen dreadful the tramp, rummaging in a waste. The beggar was healthy, as a bull, and the look had mild and stopped. Heat easily it has learned is Jim Vejn, the brother актриски Sibilly. It was easier to allure this little fool, than at the baby to select a sugar candy. "Here and nicely - now I can is cheap be cleaned from here!" - Dorian exulted, jumping from a pebble on a pebble, conducting behind itself on a rope this poor excuse for the person, dribbling and snotty. With dissatisfaction he has looked under feet - there has not come yet inflow time, but water for some reason arrived, svintsovo-dairy, opaque, it has flooded all lowlands. Has begun to smell a chrysanthemum and a lilac. Heat has begun to bustle, оскальзываясь, urging on stupid ruminant, capable to tell only "hey, and I know you" and "you will die" (Jim Vejn repeated all road about it) and, sometimes - "they have made something with my head, there, in a clinic". Dorian has with anxiety had a look at coast, and though it seemed to it that it has left for a long time from it, the matte mirror of waters just licked its heels. And when silent singing was distributed - Dorian has shuddered as from blow his grandpa's stick on a back.

There was I by sea,
By the sea,
Equally - betrayed in belief,
Truly - eaten by a grief,
To become a mountain,
The dark blue sky.
I don't trust, I don't trust.
Not to leave and not to remain...
Yes heat and a fever is better, than... Dorian has learned the singer. Here it leaves water, eyes are closed, its clothes - green ooze, copper hair became even more magnificent and longer, a fake crown - a crest with pearls. - Sibilla, no! - having forgotten about everything, has cried out Dorian ("ah, what for I am not a lawn?" - camarade Schwarz). Eyes of the dead woman have there and then swung open, in them there was an ice and poison and larvae of water bugs.
- Ah, our kid, it cries, to it is sick: to die - without been born.
- This sin - on your conscience.
- The mongrel! A pig! - cried out Ophelia, throwing in Heating dirt clods. - I hate you!
- Yes, I a full pig,
Simply full pig,
I in a dirty pool lie,
And you don't touch me -
After all this pool - mine! - Dorian has responded, and itself was taken aback from the said text.
- You are a murderer, the murderer! Pity rubbish! The liar! The perjurer! The seducer! You have seduced and have ruined so much souls that your own should burn eternally, eternally!! I damn you! I damn!
- Yelp, the darling. Yours howl - marvelous music. Perhaps, the future generations can estimate it. In it metal and a fate voice is heard. Doom. Dark. Dead. Ah, it is poetry.
Grejushki in a pocket had by miracle a few salts. Only thanks to primitive magic they managed to miss each other: dead Sibilla howled, groaned and threatened behind an impassable strip of sparkling crystals. Dorian, more without delaying, has gone to the mistress of islands Lenor. The Stuffed animal stayed With that - a strange being with a body of the person, in a business suit, but with a head of the elk, one glass eye is lost also a skin is spoiled кожеедами, horns are cut, that didn't cling to a lintel. - your power Has come to an end it is necessary me! I have resulted to you, instead of myself, another "fluffy"! - from a threshold has Gray pushed Jimmy. Lenore отвлекась from conversation, has burst out laughing: - And, so you at us - the fan of a freebie? Well, good fluffy. And you - the silly, impudent boy! - also has clapped.
From waters sea the huge sloping boulder, a granite block in shape whether fishes, whether a sugar candy on a stick has risen. On one side it it has been cut: the Island a freebie. And really - desert island! - has joyfully become on heart at Dorian. Lovely boy Gray has stepped. On this virgin center of the universe. Has looked round. Neither animals, nor little birds. Waters around незамутнены, as if distillate. Azure such waters, from here - and to horizon, and further away. Uninhabited? Yes. Fruitless? No.
On the Island to a freebie grew three bushes. On each bush - on three leaves. In clear days I Heat it was possible to see a thoughtful Stuffed animal on island. And sometimes - the Doll. Lenore зареклась to visit the malicious young man, but sent to it the independent observers. Still at times by island, scraping a ground the bottom, the Creeping Galley floated. Морячки were rolled out on a deck, catcalled poor creature Doriana to which even had to hide on the bald пятачке, songs bawled and released obscene jokes. The cook was most cheerful of crew: it took out on a review feral, yearned by esthetic kinds of pleasure I Heat the most delightful culinary masterpieces. There and then sailors got the big spoons, and, having executed on them few times the Apple and Farewell of the Slav (first five steps) in a flash ate ruthlessly next magic яство. As around the Lost islands the specific place of points where many and many gate between the worlds from time to time by a freebie island on water ran the illusive trains which have left in a loop of Moebius opens, and under sounds of a fighting drum settles down, сопелок and ГНуслей the tub passed present orcish. Well, or elvish boat. Though, of course, Elrond Magnificent also ordered to the curious people to avoid islands very strictly.
Seagulls have dug to themselves in sand лунки, were cozy arranged, twirl by heads there-here. A raven-adventurer dives from a rock ledge into the high sea, doesn't reach slightly - it is picked up by a wind and carries away up. Дориан has jumped - it became the witness of a miracle! From the sea abyss, one for another boulders rose, making the cyclopean bridge. Heat has begun to jump on "pebbles" and whether long, it is short - left to the coast covered with a black pebble. A vessel skeleton, in a beard from stinking seaweed, усеяный sea acorns and the hearts living in limy tubules, their gills of the most gentle shades hanged down like cambric nasal kerchiefs from a gun muzzle, from handrails. It that for a floating almshouse? Is a schooner the Prophet of the Ion. Heat passed the ship and has stepped under a shade of wood, what not видывал for all the кругосветки - mushroom. It is damp and is dark." Trees "squeaked on a wind. Дориан some time went, all accelerating steps, through a thicket, in the distance the edge, a gleam heavenly already was seen, but, strange business, hasn't come nearer to a desired glade. It all loomed ahead. Heat has passed to a lynx, has run - but an exit from wood, no distance, escaped. The rain in addition has begun. Sulky as a bear, Grejushko from all a support has failed in a hole. Darkness - an eye if. Has rummaged around around - wet stones, water splash. Has groped something that it has accepted for hanks of woolen threads..." Who here? "- has asked someone's sonorous voice." Dorian Heat, "- Dorian has resourcefully answered Heat." And I am a boy from a well ". -" So in the same place... Like the girl was? "-" THERE - was. And HERE it goes for a drive on roundabouts, and I sit in a well. "-" place? "Has somehow got out. Looks - and it all on the same an island to a freebie!
The Sklizsky chest covered with a bloody crust emerged from abyss in canes. In a chest, противу expectations, weren't decaying cheerful remains, hearts and a meat broth of color of correct ketchup. Two-from-coffer therefrom jumped out. Well, naturally, it were the Brain-rights and the Brain-left. Written out Lenor from clinic of Elrond the Magnificent.

In the summer on an island to a freebie the sun never sits down. And creamy twilight floods the sky with mysterious pearl light. Willy-nilly, enjoying a sleeplessness, you start to touch in memory beads of the lived years. Here and Grejushko, rustling with a clumsy stick in a fire, watched the magnificent pink dawn which is born in the southeast, and mechanically has begun to mutter MONOLOGUES About the SOUL.
I have died. In it there can not be doubts. And I in a hell though it is absolutely not similar to representations about it, generated in human minds. However, it still I. I breathe, I sleep, I hunger also thirst. I am am weighed by this island! And let don't hope, noooo, I don't repent and for what I do not regret. Фигушки. Life one, let it also was tightened. Stop. And, maybe, I have escaped from the burning ship? And I rave from dehydration, and my thoughts mix up with a reality? No, the nonsense, my life still glimmers, I - live, yes! A devil's portrait. Devil's islands. No but if I am live as all these people, these dead persons can go, speak? What turns out, they too are live? Or I haven't killed them? And if so, then for what to me all it? For what - for what, matter of course - for arrogance and egoism, unequivocally. On truth, I all life have been enamoured only of myself, all испереживался, ah, as though to keep, not to lose youth, appeal, health. Probably, I have looked through something. Something important. But isn't present: I after all didn't wish myself such share. To me has had the luck - yes any on my place would conduct itself(himself) as! All this хваленая morals, the honesty, all these silly precepts - a penny it the price! These людишки, these pity puppets - they soil in a small way because it prevents fear. Almost religious feeling. Not the love them moves, and fear of punishments. Whether it they fear? Ridiculously.
Boughs cracked in a fire, the surf adjusted the pebbles dancing in fresh water since night. The gray sky promptly cleared up. The sun still has only just come off the sea smooth surface which have lived it, and already mercilessly burned. Undressing, Gray has pulled on a head and a shirt, and a jacket and has hidden hands in sleeves.

No, but what it turns out? The portrait is destroyed, I distinctly remember. I remained to live. Before this awful ship-wreck. I dissuaded it to take tickets for this floating Babylonia, but wasn't present: it same, as I. Someone has taken away from me the second chance and has palmed off these vile islands! These charitable concerts! Lines-lines-lines, and this damned artist, it was necessary to strangle, hang up it on this stupid scarf! Why I so am am oppressed with history with Hallward? Why it, a silent reproach so terrifies me? What it to me, only will make a shade, dreadful vision? Unless a little I saw corpses, what it is capable to beat off at me appetite, to deprive of a dream and composure? And, can be... - Dorian поморщил a forehead, reflecting, - can, it not it to me is, and I to it? Perhaps I here am ground for edification of the gone too far house painter who has got a false idea by the all-powerful creator? Unless not his hand drove a brush, and whether its passions have impregnated the paints which have laid down on a canvas? What for monstrous dreams were installed in the image, forced they be to live, and me - to die alive? I managed such dim and sad world, and to it also a personal exhibition in Paris submit!
The fire has burned through to ashes.

In a small bay has dropped an anchor a stocky, wide sailing vessel in a forage. Sails have been lowered a little and dangled, and squelched under a light breeze. On a deck there was cheerful кучерявый a robber, whistling a simple melody, has got to rescue, villages on the edge and has begun to fish. Furtively with a grin glancing at Dorian, isn't present-is not present and started to sing brisk lines:
I love made up men,
Though I am not that.
I love so, simply, without the reasons,
As a cat without fools
Cream loves on morning.
Youths without mustache понутру
To me to become, both shyness, and fire.
You my boys don't touch,
They both will dance, and will sing,
And having lulled - will departure.
Also remember, as called them,
Beautiful, strong, young.
Yesterday we again drank a make-up,
Well and today, we will have a look -
Band of windy children
From a threshold demand, make a din,
Всяк beats out better a role.
Well, there is no God, be - the King.
And again in business - coal, a chalk.
I early, have early turned gray.
I will descend on coast, as a dawn
The evening will concern the seas,
Theater, theater - love washing,
Instead of romanticism of robbery.
I will postpone the ятаган,
I will leave a vessel and a command,
And dusty, decrepit buffoonery
Creaking, under sounds of a saraband,
Will go to hard road.
Well, no, there is no King.
Stay though God.
I love made up...
YES I NOT the GAY!! - has exclaimed in the end Heat, rushing furiously with fists on the mocker. "Suntanned curly the captain", having lowered a leg in rolled up canvas брючишках, only has sparkled an eye, green in which the sea, and gold tooth shone. "Yes I, like, too. It is While sober, in port yes in cash. Смекаешь?" - "Eee... And you how many months in the sea?" - "years, the brother, years. In three days will be ten." Dorian Heat has ceased кукситься and to compress cams and has quickly moved back to the center of an island of a freebie. "I thought, galleys have got out of fashion in late antiquity." - "yes I, it, earn some money. As Charon." - "A steam locomotive?"-"isn't present, the captain of the dead. The ship of the dead should have a captain."-"and theater?"-"well, it as a hobby. For heart. At me here the real professional buffoonery of one vagrant actor. And you, my friend, in any way отвертишься." While Dorian moved back - has come to be on other to edge of an island of a freebie, but, nevertheless, the crude heavy vessel with the affable captain has appeared there and then, before a nose, rocking on lazy waves. "Э-а, in any way," - it is enough having grunted, the captain has jumped off on a land. Close it wasn't more terrible, than in the distance unless from it struck then and iodine. "To light won't be? (" The uncle, don't beat! "Has at full speed flown in a brain) oh, here and at me stocks have come to an end. How here a biting? You though have caught something?"-"only фаршик and a chest. To me devilishly doesn't carry." The seaman has reflected, the stone has sat down on warm the sun, has twisted a ring passed in an ear. "Mdaaa... Well and a hole. Ладненько!" - хлопул itself on knees, has jumped." Let's start a construction of scenery!"
These three days lasted painfully long, eternally. The Actor-captain in the first day has shown a drama "the King in yellow". While prepared a scene, puffed, swore on all adverbs and этак it is unostentatious поигрывал muscles. Дориан avoided to look to it at a breast. For some reason its kind cast thoughts on cocoes. Equally as shoulders - about hind legs of thoroughbred horses. The Poet-harona called... How you have guessed?! Хуан-Педро-Гомес-и-Мария-Санча-Лучия-де-лас-Пьедад-Сарагоса-Мантилья-Лопес. But he asked, that it named precisely Varfolomey.
Whistling, причмокивая, having eaten at one go a butt of sour green apples, efficiently knocking a hammer, has collected wonderful mega-meta-scenic space. And - it was started turning. Performance was similar to a midday dream, on sticky amber honey, on a hot intoxicated sleepiness. All floated, mixed up, sparkled. The maiden laughter was heard, in a nose was щекотно, as from a plumelet. Varfolomey recited long pathos dialogues, and I Heat passion as it would be desirable to wake up, turn over on other side, to be stirred up, open eyes - on the contrary, there all same, lime haze, and someone's sweet voice: Still пегсиков?. Far singing Also seemed: Sleep in the sleep and have a dream... For the second day Varfolomey отжог: has presented the potpourri from creativity остроухих inhabitants of Vardenfella. Here were and "Game at dinner", and "Horror of lock Ksir", "the Small rough song", "Dances with трехногим гуаром" and the fourth certificate "Lewd аргонианской maidens". Yes-yes, Bartolomju has played also the servant the Coquette TOO. For the third day it has presented immortal "Imagination" and has left with fireworks. Hurrah! Vacation!!
Once, wandering beaten days on island, Dorian, except already habitual chest and annoying фаршика, has found out that in canes Rusal laps. Heat somewhere read that creatures of a sea brain have more, than at a hen, and has beckoned Rusala an empty handful. Нерей has swum up more close with the person simple as at the sea fad, has looked languidly and has spat in the stretched palm. Then, having turned over few times in water, again has swum up, has leaned the elbows about sand and, wagging with the fish tail, has asked a chest voice: "I ль on light of all am lovelier?" - "you are brought awfully up, but, I recognize, you милашко." Shaggy eyelashes of Rusala have trembled, and brilliants of water splashes have flashed in sun beams. On its white silky skin as if shining, drops rolled down, leaving wet traces. The body of Rusala was bent, and it has flopped on shoal, having stretched widely hands, and, looking in heavens, has whispered: "Here and the father so speaks to me." - "who it?" - "the tsar of depths." - "and what he still speaks?" - "that I the idler also that I shouldn't hob-nob with biped чудиками, going on top. From all of them angrily. You, hunters and collectors in what don't know measures." - "your father is wiser than many emperors and prophets."
Русал came every evening, sat down on a distant pebble so that Heat hasn't got (and he invented traps as if hunted on speaking turkey "курлы"). They it is lazy and elegantly squabbled. "Float here, yours мокрость!" - "Yes it is here again quite good me." Rusal moved a tail, splashed it on a sea smooth surface, lifting clouds of splashes. "And I saw your soul. The fifth day in the southern seas." - "and heart, my heart?!" - "isn't present, but it is possible to ask at sea inhabitants. Hey, you, what go on water, what посуху, concealed in the depth, soaring in height, whether you saw hearts of it обормота?" Three nights came all new messengers of sea elements, but any messages about heart of Doriana Heating. They brought empty cockleshells, precious pearls, fragments of the sunk ships, stacked all to feet of the islander tired with idleness, steadfastly looked in eyes - and dived back into depth. At last, for the fourth night the Big Turtle has come. On its armor, поросшем the woods, pitted by fjords, the wingless baby bird of the Petrel sat. Such was born. All were delighted, have crowded around, have stiffened pending. And it: "and what for to you to leave this world? After all it is created just for you" - and washed off.
Ленор has left in holiday. But she won't leave to the mercy of fate the islands?! It has found to herself of a substitute. Whom? Who could though a little it to replace? It was тоута (prince) of Nuada. Well, this next test of belief - for зама is faster. Aha.
Nuada has received the passport of the citizen of Ukraine. Complained: "Why it is not specified anywhere, what I am a champion on desktop ffulke and on struggle tsellelig?" He sits ashore, counts up newcomers fluffies.... At first Nuada absorbed them in the daily log, accurately marked. Lines have quickly come to an end. Нуада in embarrassment both has angrily looked around - and has found out the stony beach covered with fragments of limestone. Then it began to collect from them piles - type of bones in accounts not to get off. In half an hour Nuadu wasn't visible because of boulders. Cursed, has risen - feet have become numb from sitting on корточках. In the next stone two its curves of a blade stuck out. Without looking, has passed by, has begun to tear off from itself an armor, to break gloves, a belt, boots, and - has dived into run wave. In red труселях, to it! And on a wave, and on a wave - white lambs ran. Nuada it was lost among them, взбаламучивая foam by hands. On the sun shone its right - silver, from the fingers to a shoulder, skillfully executed by the master-smith. Among lambs any gray hillock which is distinct from a simple wave has seemed. "Dolfinie!" - The prince has solved. And it has appeared - the unique shepherd in the world of sea and mountain lambs. Like - water, and like - and quite to itself carnal мужичок, and a bristle on the brick person real.
They with Nuada have quickly made friends. The shepherd has begun to train elf in human customs and language. Earlier (I will reveal terrible secret) Nuada suffered a cruel allergy to people up to that the skin burst. Soon Nuada could not only occupy turn under a signboard MAKE FOR BASILS, but also to receive at aunt Ljuba in pouring the whole canister foamy напiя. Aha. It is impressive nursed on a beach (as a peacock), and this similarity has amplified, when it began to take away the yellowish hair in a tail. It is a little more - and from the white son of vaults touta has changed in the suntanned macho of coasts. It has ceased to send on magpie tails (and forty here much) рыдательные notes to parents: "the kind father and the mother. It is awful! With shudder I think, how cruelly you have made the wrong choice a children's recreation camp for your son..." (Devil's elves are very hardy. Or are too sluggish?. Years in three hundred they only have time to finish nine classes...)
Interesting, interesting, not to have that you want...


Lenore has understood that happens with soul of Dorian: that has taken offense and has left. There can not simply live the person two different lives, and at Heating an external cover and soul so lived... you will not allure her by milk, tea not a floor board creaking. We will search. To wait for letters and бандеролек. And here once - at Heating even tears were screwed - it has received the letter in a narrow gray envelope without inscriptions with the red sealing wax press representing three crowns, one over another. The sheet of the papyrus proportional to it has dropped out of an envelope. "Come. Your soul." - laconic lines. And where to go?!
Entertaining artifacts.
The dream short away as it расстает, we will for ever wake up, Death - you doesn't become.
The shade has covered Heating. Повеяло sepulchral dampness and... The Herring. A familiar rotten vessel. - again you! - Dorian has frowned. Varfolomey in a suit very clean didn't resemble any more that pirate. It was the solid London gentleman. Easy bow, has raised a hat. Has risen on a nose, опершись on expensive cane. A handle - a silver skull. The suntanned person in a frame of growing gray hair. Wrinkles: affably smiles.
- Follow council, the lovely boy. I see, to you not to come up without the help.
- You know how to return my soul?
It is very difficult. I worry, suddenly you will not pass all way up to the end.
- Speak, speak - that to me to do?!
- About, the recipe will seem to you bitter. To refuse immortality.
- AND?!
- To live life, and, can, and offer it - for the sake of favourite. Can? Will manage to find star heart? Ah, yes, - and to put it on an altar of a devil? Sit down - we sail to London!

The visitor didn't have left eye, the left hand and the left foot.
Sorry... - Has carefully asked Dorian (from the visitor also badly struck), - you, a case, not the Bean?
- And what, craken to you in a snout, I am similar to Robert Dawny? I, what your way the Welshman? I, in general, a storm and a cuttlefish when chose the permit in sanatorium at the sea, asked, that uniform live soul! I protest! Again noodles on ears, mean saigonians!
- So I not live, and souls at me wasn't present.

- And what YOU do on Cheerful island? - We study songs, we glue figures from macaroni, in every possible way we bring up support and we strengthen friendship... - пионервожатый has reflected, has shy corrected itself: - or on the contrary.

Basil Hallward wandered the second days on deserted island, occasionally sitting down to draw. In bales with art accessories the collapsible stool was found out even!
The sun, appear, did not move at all on a sky. Yes, he trusted Lenor and tried to perceive all "as is", without introducing in a reality confusion and a negative of the tousled thoughts. And here, having inspired on a panorama-triptych, passing in other point, burdened by impressive knapsacks, only has felt, as stones have swept from under feet, and has departed after them from breakage. And only our unfortunate drowned man has like a blissful pacification of depths as someone's unmerciful hand has pulled out it and belongings. The ship!
- You who? - Has lifted a look of Basil, having cleared the throat.
- I am your Haron. But friends can call me Bartolomew.

- You will bring me in Aid? - The trembled voice the artist has asked, ceasing to squeeze out clothes.
- God with you, my sweet, you are waited by Other Coast.
Here Bezil has forgotten about all and, having opened a mouth, has stared on a carrier. Бартоломью has thrown up the hands, all has begun to sparkle a good-natured smile, has begun to fuss:
- But! But! In the beginning it is necessary to cure you! Whether and you know... An infallible remedy from warm wounds?.
Бэзил from confusion has dropped этюдник and a case with lenses. - you can to me is fair in all admit. To whom will I stir up? Well, - the captain has twisted головою, - unless to fishes.
- А. О. At me now in thoughts mess and such... Hum. Бэзил has pointed a finger, which hum at it. The captain, without losing softness and soothing tone, already without a smile, has seriously assured: - Druzhishche, we with you, thank God, not so young chickabiddies, the youth - fine is time, yes, but also a maturity - excellent time. We with you know salt, we know juice, fruits of each tree. I hope, you won't refuse. This schooner, my work. It will be pleasant to me to divide these the sea and the sky - with you. I promise: I am valid, tender and simple.
Бэзил has hesitated. On the person has passed a shade.
Is - the offer? Эээ... The offer to remain to live here?
- Only for a summer season.
Бэзил has tousled hair and, with relief having sighed, has begun to touch and unpack the materials which have suffered from water. Бартоломью has put a forefinger to a corner of a smiling mouth and artfully continued:
- And if it will be pleasant to you at me, and the next year. And then. Here it is lovely enough. When not штормит. Settle down. Yes, also change clothes in dry, there, in a cabin, there is all necessary.
While Bezil loafed on a deck, hanged out things to dry, captiously selected to itself the dress, Bartolomju sat on a nose, looked somewhere afar, told:
- You understand, I desperately need the interlocutor. In this immense, eternal beauty, freedom... So it is easy to be lost. In general, on contract conditions, it is authorized to me to transport at a time no more than one passenger. Agree, it for me real torture, and to get acquainted with soul properly you will not be in time. A reloading point, and only. I the sailor will write down you.
- But I am not familiar with a seamanship.
Стаксели and бомбрамсели! You, what, think, I - great мореход?! Yes throw! Our travel, as though it is more sensible to express, is illusory. We don't move. It is the world dooms us and our ship, bears there or here. It is my work. Monotonous enough. Any romanticism. And after all you are dead, the friend.
- Thanks, and I began to forget that.
- By the way, whether your bagatelle?. - Bartolomju was inclined and has got because of a board canary фаршик. - Probably, has slid off, when you have fallen in water. Having seen confusion and even horror of Holluorda, the captain has quickly hidden склизкое, a cold cachenez under a wine cask. - if you aren't glad to it let will lie down there, to autumn colds.
Бэзил has become straight and has looked steady at the interlocutor. Has smiled. Irresolutely, shy. But couldn't constrain the gushed feelings. He has silently burst out laughing, has blinked, has strong compressed palms the кучерявую a head.
- It seems that to me has devilishly carried. Emmas... Бартоломью.
- Well and it is excellent. The suit during a time has had. I look, we in one weight category.
Бэзил has assumed a dignified air: - you Wish побоксировать, the captain?
- Later. And now I suggest to drink for a meeting, Mr.?.
- Bezil, - was confused the rescued.
- Wonderfully, my friend. Both of us in a prize, and we are waited by warm cloudless summer. So speak... Weather forecasters.

My uncle of the most fair rules,
He has taught a parrot...
No, honestly, there are no forces!
About, here lines it would relieve
From these inventions for ever!
You only, милсдари, present:
The person comes on a visit,
For the first time in the house it, by the way,
To it in wonder buffet,
Carpets Persian and chandeliers,
It is shaved, elegantly dressed, -
It is disappointed in the best feelings!!
The owner - in a paint, ladies - in shouts,
Well, servants, it is clear - to guffaw.
About, a such discomfiture great!
Visitors to you not to see any more!
The bird is guilty, naturally,
Though it is unreasonable, a divine creature,
She, probably, still is proud,
That at it big... The dictionary.

We do not lose complexion -
All works on half an hour!
The portraitist V.Pustoslov:
Half an hour - the portrait is ready!
Mugs, cockleshells, souvenirs, unique works of the Crimean artists! Greetings, Nuada. Grivnas on roubles, roubles for grivnas! An eternal problem with artists: as will meet the colleague at first admires its genius, extols skill, and then, through a long chain of statements and critical remarks about color, tone, the form, light, shades, to the technician, will start to prove that you - a pot with the handle, and legs at an easel curves!! Then, truth, on-prijatelski will tap on the shoulder at the following meeting, to marry off to friends and to ask on loan to the fee. And paints, yes! The main thing, not those that in a case with Dorianom Is heated.
Street of Freethinkers!
- First of all, remember, the friend that the captain of this vessel - I. While I order - to obey implicitly. The main thing by the ship - the strict discipline. Isn't present worse when the command continually shirks duties or even edifies officers to mind-reason. And any wine parties-binges. Time at you will be - about! And that didn't vanish for nothing, I will teach you to knit artful knots, sea terminology...
- And to draw?.
- Certainly! E.Net to learn you to draw - in any time, what Neptune? But here if will manage to get to a strong storm - here, all right, fast etudes of the highest wave aren't necessary to me, ah, and clean your plates with silver bromide! The Hop-e-gay-gop, throw all and only have time бросопить yes to poison sails in a little way...

Э, побаландаешься about mine on this job, not on турецки - on-fish you will start to mutter!

After long fluctuations,
The boatswain, lying on a sofa,
Suddenly as aloud will say:
"I think, the sofa floats!"


(Playful songs)
Present, what we go on the Snark?

Тошно, it is sick - as if the heated blade turn in heart, and isn't present-is not present and it will be remembered, an infection. And after all I admired it, its cleanliness and beauty has found the response in many hearts. Or I am punished what has wanted approval of public, and, can, have too frankly represented Doriana on a portrait? No, at all it. Really so badly self-renunciation, a glorification of this demon in human обличьи? I have too brightly reflected not its real face, but my enthusiastic sight, I have subjected to its infernal temptation of a narcissism, and it hasn't resisted! The poor boy, an ill fate vessel. It, looking in a mirror, also didn't dream that someone begins to esteem its ideal, the inhabitant of heaven. Fie. It was gave to me then this first prize, vanity me has brought. Wanted to show to the world the person of the New Century, incarnate harmony, but not restrained and hammered, eating the Holy Spirit, beauty of ascetics of Catholicism, not red-cheeked, рукастую country daring, no, and not is venomous-was tired-grown wise beauty of noblemen, not magic of the east (already and so, and этак disassembled on post cards and a pattern for fashionable skirts) - and something live, quivering, here, near to everyone! And, it has appeared, чревоточина in the finest, snow-white, fragrant flower.
When Basil has finished history, the captain has thoughtfully nibbled a beard and has summed up:
- Surrenders to me, Dorian at all isn't worse than you. Difference all only that you thought, about what will like, and it realized the dreams.
- In affairs, you still also protect it!
- No. I only say that evil thoughts as are bad, as bad acts.
- Then, you know, you know... Then all my familiar same criminals and villains. Yes there will be no all over the world a person who has sworn that never it was covered by rage or lust! Yes here the such should carry dry-cargo ships!

- Here not absolutely corrective colony. Here - reserve.
Weather has started to spoil. Still recently such pleasant fresh breeze has amplified, became prickly and shrill as if in the middle of summer there has come a winter icy cold. Hallward has postponed albums and pastels in tubes. Dark clouds have hidden the sun, waves with noise hit about a board, расшвыривая splashes, and Bezilu was necessary to outvoice them truly an ocean roar.
- And I about you have reconnoitered something! You are Bartolomeu the Portuguese. The pirate! And later became citizens of an English crown and it is known as Black Bart, the thunder-storm of the seas, is more terrible than captain Morgan!
- Razrazi me a thunder! Also what, what so to run and shout to me about it in ears?! Well, there was a business. Oh, to be filled up щас on Tortugu, there - rum and cute whores... - From surplus чуйств the captain has clasped Bezila below a waist. - and you here run on the ship and cry out. "A thunder-storm of the seas". Yes you will know that the present corsairs are my friends Guillaume and Kristobal, but about them - nobody will write. Only the ocean recognizes their valor, and only it one will captivate their souls for ever. If you think that I any bandit, that, an anchor to me under an edge, you will acquire trouble, I swear old man Hemingueem! Ordinary pirates, can, and are illiterate, and not чтут laws, but to the Brotherhood to prosper, this вольнице, the judge and the clerk, differently is necessary - how to understand when you put a dagger under the contract, what it not the order to hitch up you on a yard?
- Then it you are an author of the well-known Code?
"Suntanned the captain" has turned away and the steering wheel took stronger - has flown a head wind, sails have begun to clap.
- There is no time me with you here shari-cook to celebrate! To me not sick themes - reeves to bypass! You are employed by the sailor - so yes work! If now we will not pass this passage - we will get stuck god knows how much, and even in general will cover Bezvremenem!
- So it is dangerous? - Bezil has doubted, but a schooner so has shaken that it would depart for a board, don't grasp it at the last minute yes a strong, suntanned and hairy hand of the captain: - And you thought? My "Swallow" is easy, as скорлупка, but back at it, forgive My God, as at the kind Portland mulatto. If under килем less than two foots - for sure we will sit down on a bank!!
The wind terribly howled, waves filled in a deck, water streams touched a jib. The ship заскреб the bottom on sand, Bartolomju alternately blasphemed and prayed, but the steering wheel hasn't let out. The ship has still moved aside, has tilted on the right board, he has shuddered, and smoothly-smoothly as if from palms of the potter, it was leveled and left in free waters. Weather was changed again, the wind has persistently, exactly blown from the east. The captain has become cheerful, has relaxed, has pressed to lips any relic, like a dagger with beads.
- Oh, a rascal! - has shaken finger at happily passed place. Бэзил has looked and has half-risen: there, where a minute ago there was a passage, let narrow and superficial, extensively to horizon the sandy desert lasted.
- But, as...
- Bezvremene. Мироедовы features. Happens, will bite off the half-moon. Or the sun will steal. Now you understand, мореплаванье - an artful science? Sometimes on a vessel there is no thing more usefully a shovel. Завязнешь in ways of hours on eight, on pair days - you go to dig out anchors.

Whether in model has put? In paints? In him?
Curiosity, freethinking, idleness. All it has ruined not one cat. As though so to fall, henceforth to be saved from bruises and dislocations? Straws to spread - whether you will be in time? It is good, what Lenor has allowed time to consider, weigh and doubly - that has allowed to get a conductor, yes, now and won't think - where without it? How? Nice, словноохотливый captain Bartolomju!
- Your troubles are familiar to me.
- Truth?
- I the such.
- Yes it is fine?!
- Aha. No to stop on reached, to be dug round, take root, all something drives me forward and afar, to a storm as if there there is a rest or that is better.
- But what then at you secrets, for what to you such service?
- Once I to someone have lost. Such explanation will arrange?
- About what there was a speech?
- About lie and truth. That the sweet lie always has weight in a society where больший, than a homespun truth.
- But it so.
- And how True? It would be a shame to me to recognize true the statement about lie. And, butt its fish-rhinoceros, my opponent has appointed to me such forfeit! To serve as Haronom until...
- Somebody by kindness of sincere and human nonsense won't accept at you a steering wheel?.
- Lja as these ancient baizes are annoying! I remember, still Uliss got me... No! Till that time while somebody won't believe that it and is my choice that I am engaged in it not self-interest for the sake of that I it only and live! Faugh, has tired. Be I the simple Catholic - has spat in a snout crafty and veins to itself, a grief without knowing.
- And what not so? It not truth?
- However, here to you a cross.
- But for all time any soul hasn't believed?
- Imagine, any. Yes behind an example it is not necessary to go far.
In someone the friend Varfolomey already would drill a sight two accurate holes, but Bezil Holluord when in a captivity at Muses, it after all on the such doesn't distract. Therefore has blurted out, without having thought, the first that was sprained on language:
- I am not assured absolutely not that you are a person.
- Have got into a mess. Here it, nasty релятивистика. Perhaps you deny even own existence? I thought, have found wonderful hack-work, I will treat you, as two fingers about asphalt...

- And there are days when empty you dangle?

The corsair? A privateer?
Э. I would prefer more peace names of my trade. I the navigator, the pilot. I and flies haven't killed for all my long, I repent, a stormy life.
Lunar eclipse.
Lenore, it after all such inventor! It has given to the poor artist a tire cover, an oar and a flag of Great Britain, earlier presented to it commodore Norringtonom. But, alas, she has absolutely forgotten about a compass! However, Bezila it didn't worry at all. It with escalating enthusiasm rowed. At the full calm, the flag punched by a case-shot fluttered and clapped - such current of air was created by the goer on a tire cover. The main thing that hasn't beaten to an island to a freebie - was endured by us, I and the reader. But isn't present, not that case.
Sooner or later the artist floated, but has met at open ocean м-м... The Mirage? The stranger in black that flied in semimeter over a water surface, sitting on a two-wheeled circus bicycle, whose forward wheel was four times more back. The odd person has raised a hat-kettle, welcoming Bezila.
- You me, truly, don't remember, mister Holluord, and, the right, so much all happens, was started turning, тыц-вжик-бум-хрясь-шварк-бултых- as not to concentrate properly.
- You are a vagrant dealer?
- E-e-e... - the black bicyclist, appear, has become puzzled that it so, to a descent, have opened. - means, all the same remember. I WILDLY APOLOGIZE, but there was a discrepancy with colours...
- With what colours?
- Well, remember, in Spidery Tupichke, it was devilishly dark, you the torrential rain hurried up, has begun... Remember? - This time in a voice of the stranger the faint hope was heard.
- No, - Bezil has plied the oars.
- Where they now?!
- Who?
- Paints! My paints! I have put to you in the dark not that package! It were the unique goods, piece, under the order. Me know then as abused? Light such not видывал, and how many to light of years! These paints were prepared by the blind Black and drunk old women for Great Ieronima from the cat's tear, traces of the executioner, lunar patches of light and a frost saliva.
- What for bosh you grind? Don't disturb to me - I go in creative коммандировку.
And Bezil quickly also has easily overtaken the angry direct-sales representative. So it was pleasant to it on oars, as sowing on a bank, he hasn't thrown them. Some time it and overland moved on a tire cover, has overcome an isthmus, passage, again left to open water and - at last - has moored to unknown, marvelously fine coast. Has lifted a look and has gasped. Has broken suffocating шарфик, has thrown off boots, a jacket and a vest, has rolled up sleeves - and undertook a palette. To draw. Urgently. As air. Фаршик has rocked on waves and has whisked a stream-river-sea currents - in a known direction. And a tire cover of Bezil has hidden under a pebble. Whether a little, it is useful. Also hasn't regretted Bezil лапничка.
At the young man cornflower-blue clear eyes, eyebrows вразлет and such is melancholic-angry sponges of color of caramel. Thin as a willow twig, same elastic and strong by sight, but such pale skin that seems transparent. The poor boy - in this city of light doesn't see, here everything as in London, from children to aged men, are amazed by a consumption and poverty, vanish in a hole of hopeless deaf melancholy. They know, undesired children of northern fogs that are born in a pain, are put in зыбку illnesses, their share is dictated by severe laws is an intolerable penal servitude, slavery and usages, near to which simple predatoriness - angelic favor. Soon this back will be bent, the voice will coarsen also fire in eyes will get metal shine, and even will go out. Don't result god! Бэзил wasn't overzealous about the predicted future. He hasn't grown in a flower bed with a crystal roof, to rather unseemly history with a portrait of this whimsical nouveau riche Д.Г. излазил all holes of the London bottom, about, this foul place, bible executions passed it!
No, speech not about brothels and crowds of the idlers unbridled and blind in boldness. No. The thing where is more terrible - he saw the Industry beginning of the century when people and subjects lost names and persons. It wondered, there would be he itself(himself), exchange it life with one of steelmakers or turners? It and pulled away from салонной, prudish painting somewhere at night, in wood, on factory, in a dust, oil. Whether there was it the idle parasite when coal and жженой умбры on light left, tirelessly, here now seize and touch, smiling and gloomy, strained for a throw and strained from exhaustion? And it felt - here the logic, the esthetics, feeling of a place and the debt, the weighed experience. But all - another, far, curious. Ah, my God store the queen!! Whether it was distinguished in it by Dorian, has played on this disastrous broken line? It had something the general with these children pulled on earnings from backwoods. Responsiveness, sharp mind and freshness of judgements, hot aspiration to live and absorb all new. To what pretty it was, and to what insatiable monster has turned, unrestrained, greedy and cruel.
The young man-model behaved modestly and has seemed is thoughtful-sad. No, he laughed to jokes, at all without false constraint, easily stirred, if Bezil began conversation. But in the rest of the time as if addressed in itself, having hung a head, listened to something inaccessible to a look and an ear of the stranger. Took the money and left, and Bezil till the morning looked through etudes, feeling strange, zybko-chilly anxiety. Something burned down and pricked, and escaped.
- Я. I will soon die.
- Well, clearly. And medicines will help you to recover?
- No. They only will slow down leaving.
- It will be a pity to leave, - the artist has bitterly sighed, postponing a palette and brushes, has risen, has approached close-close, took a palm of the young man in the. - you it is heavy now, I know. Will be still горше. But, believe, I won't refuse, on a step I will not depart, I will be with you up to the end.
- But why? Ah, because of that unpleasant case about which you to me in any way won't tell, all half-words yes subterfuge? You want to be rehabilitated in own eyes, to repay a debt? Then it is not necessary to me to such favor.
- No, no, I really want to help you in a hard time. Я. I Feel that you feel, of what think.
- And what, if I am a swindler and simply a deceit I will pocket your money?
- Name me old-fashioned, I trust, such things not game.
To evening of next day of the water-transport worker turn from the models, lasting from street to studio Holluorda doors. And each hungry, poor student that evening became happy. Has refused to nobody. All has accepted, has listened and as could, has encouraged. Hands grew dumb, in a head there was a rumble of voices, feet were confused, in eyes рябило, but he with inspiration drew, for a second without throwing business. Has sold all. There were walls, a folding bed and an easel. Tea drank at the neighbor, the citizen with a dog, a medal and talent to imitate nature sounds. One turned in thoughts: "Let you will leave, but in this cloth you won't die away, and will live eternally in the hearts of people" - and cautiously glanced at a box from the exorcised paints, without daring to use them.
Бэзил stood, the wanderer, with the press of noble grief on the person; habitues of Mon-Martra, раззявав a mitten, examined the wild landscapes painted by its brush (about, наимакароннейшей a right hand). Бэзил just didn't let out a luminescence that there and then would allow to canonize it for was a conclusive sign of its martyrdom and богоизбранности. Suddenly - in a window flies фаршик: it has returned! Бэзил catches it, for a second plunges into memoirs, coolly vanities in a jacket pocket. And then - forgets on a hook in a hall...

THE END

СИНИЕ РОМАШКИ

По стене ползет паук, 
а за ним еще один,
ну и пусть себе ползут.
Может, там у них гнездо?

Мы везде где трудно,
Дорог каждый час,
Трудовые будни -
Праздники для нас!

"Да, но в чём моя вина?!" - "В том, что это НЕ КАНОН!!"


Сидят за столиком где-то в необозримых Вселенских просторах Хо (невыносимый хищный инопланетчик с внешностью киношного Чужого) и Макс.
Макс: Что будем пить?
Хо: Мне стакан воды.
Макс: А мне водки с клюквой.
Хо: Ого! Какие вкусы!
Макс: Я пришёл поговорить о твоих действиях.
Хо: Здесь не курят. (Дымящаяся сигарета исчезла)
Макс: Послушай, нам не нравится то, чем ты занят.
Хо: Пришёл поучать? Угрожать? Хо-хо-хо, я накопил сил достаточно, чтобы съесть вас всех. Вместе или по одному - что ж, так даже интереснее.
Макс: Предложить работу. Архитектору требуется прораб высокой квалификации. Подумай.
Хо: Жалкое предложение. А что я буду есть? Благодатью питаться?! Ты - смелый человечек, в тебе что-то сокрыто, что-то влекущее... Но не бывать сумеречному охотнику - ангелом света.
Хо щёлкнул хвостом - и по плиткам пола пробежала трещина.
"Ну, как хочешь," - разочарованно поднялся с места Макс.
"Нет! Так не пойдет! А ну, стой, без году котлета, ты серьёзно? Не блефуешь?" - огромные зеленые глаза Хо зажглись прожекторами маяка.
"О, да, Робин-бобин-барабек-скушал-сорок-человек, сходи и сам проверь."
С противным уханьем, на всех четырёх лапах, Хо умчалось в Эфир. Макс облегченно вздохнул, рухнул на стул, допил водку... и как начнёт материться:

Жил-был художник один, много он бед перенес... Четверо моих персиков, задержав дыхание от нахлынувших чувств, гляделись в Волшебный Таз. Они уже посмотрели в который раз сцену пира на Потерянных Островах, историю знакомства Василия Георгиевича Пустослова (да-да, Бэзил в России постарался вычеркнуть Прошлое и начал с имени) с капитаном ладьи Харона. Но когда они ознакомились с последствиями воздействия фаршика (частного случая Ленты)... Хором воскликнули: ЗАСРАНЕЦ!
- А мне он по нутру, - признался Макс. - Могу я с ним?..
- Мне-то что, - пожала плечами Вика. - Помяни моё слово, ты схлопочешь в бубен от Харона.
***
Макс стоял на кассе, уже сложил в пакет бутылку кефира, кусок сыра, полхлеба и килограмм яблок. Долго щурился, выбирая сигареты, но так их и не купил. Только повернулся уйти (ах, как же он изящно повернулся), как уловил краем глаза движение за спиной.
- Да? - несколько сухо и вызывающе кинул через плечо.
- О, приятная встреча, - Василий Георгиевич со старомодной авоськой на локте (морковь, редька, капуста, баклажаны - не для еды: натюрморт) переминался, кидая быстрые взгляды на (он не сомневался) новую модель. - Я художник. Может, уделите мне несколько часов - я хочу, чтобы вымне позировали. Живая натура куда интереснее овощей, - кивнул на авоську. - Я оплачу, - сквозь зубы, будто стыдясь, добавил Бэзил. Сквозь тонкую ткань футболки отчетливо виднелось дыхание и даже сердцебиение. На шее - несколько заживших порезов. Загорелая кожа. А глаза? А что за уши?? Нет, живьем брать демонов!
- Да, - неожиданно легко, но без особого воодушевления согласился новоявленный натурщик.Внутренне Макс плясал и горланил нецензурные частушки, всплескивал руками и причитал: Ай да я!!
- Ничего, что я с пакетом? И... не поздно ли?
- Если вас не затруднит, - расшаркался Пустослов. Они уже вышли в полярную ночь. Луна, полная без осьмушки, призывно светила в синем небе. Пустынная улица слушала звуки шагов. Макс отрицательно покачал головой, всячески изображая смирение и благоговение. Сессия прошла на ура. Участники перемещались по мастерской, пока Бэзил не обнаружил наконец (не без удовольствия, но с какой-то ноткой паники?) себя в кровати. О. Самый запах новой модели будоражил и волновал, а его гладкое гибкое тело притягивало. В эти часы творилось контролируемое безумие. Словно пожар грыз пятки. Руки сплетались, всё теснее, жарче. Приятно-опытный, готовый. Горячий, аппетитный. И удивительно нежный, мягкий. Бэзила покинули последние сомнения. Поцелуи сильнее местной анестезии.
В пять утра Макс засобирался прочь. Художник, снедаемый какими-то внутренними монстрами, неловко пытался всучить туго свернутые деньги, что наощупь вынул из жестяной банки. Ему казалось, оголодавший волк в его душе спит сытым сном. Но если в происходившем ночью он видел страсть, силу, огонь, то от некоторых слов, что он, если верно помнил, произносил... эээ, кричал, ему было стыдно глаза поднять.
- Всё в порядке. Для тебя я сука и шлюха. В любое время. Только позвони.
Макс криво нацарапал углем в углу наброска номер мобильника. Словно моль ладонью прибил - вся томительная неловкость растаяла. Бэзил обалдевал в хороводе свежих переживаний.
- Я живу не один, - предупредил Макс. На секунду блеснул сапфир в кольце, когда он убирал деньги в карман узких джинсов. - Так что если трубку снимет Шу или Вика, ты не теряйся, зови меня. И я приду, как только справлюсь с делами.
На следующий день в известном доме с двумя шпилями  заиграла известная же мелодия: там-та-да-да-да, туру-ру-ру-ру - это григорашкина несгибаемая мобила ползла на вибро-звонке от оживившейся Май-Медсин-Квин-Валерианы. "Алло! Синие Ромашки!! Мы электрифицируем для вас даже дровяной сарайчик!!" - Кто это? Кто у телефона? - Василий Георгич готов был уже нажать на красненькую кнопочку, прервав разговор. - Ааааа... - разочарованно донеслось с той стороны, и тут же надсаженный женский голос завопил: Мааакс! Тебя тут художник хочет! - Скажи часа через два приеду. - Да у него вдохновение иссякнет. - Зато муза появится.
Пустослов не стал слушать дальше. Пока натягивал холст, грунтовал, просматривал наброски, - стук в дверь - "Заходи, открыто!" - потом с неудовольствием обнаружил, что большая часть кистей никуда не годится, после - готовил подмалёвок... Бэзил шел с большой чашкой растворимого какао и замер, как вкопанный: Макс сидел на корточках, прижавшись спиной к батареи центрального отопления. - Ты чего? - Закоченел. Дома - дубак, воздух из легких превращается в иней. Мы купили чудо-печь Умка, но часто её тоже не потопишь: уголь дорогой, и кислород сжигает. - Бедный, - пожалел Василий гостя, предложил выпить горяченького и в постель. Тут не до натуры, когда модель посинелыми пальцами лапает чугун.
Через пару недель унылый небритый Бэзил завесил так и не начатый портрет тряпками и выкинул засохшие кисти, которых не брал скипидар. Макс же освоился и настолько осмелел, что начал отходить от довольно однообразного сценария. Но обе попытки закончились чуть не скандалом. Ладно-ладно, мы великий баталист-маринист, и слышать не желаем о том, чтоб хоть раз, ну хоть разочек, ах, какая же вы самолюбивая скотина, Бэзил Джорджевич!! Неумолимее броневика. Или, как там его, пароходо-фрегата Крымской кампании. Ага, и ружье у вас с нарезным стволом. Я-я. О, я же нежно, легонько, любя. В жизни надо всё попробовать... За такие поползновения Макс получил по лицу ремнем от своих же штанов. Согласитесь, обидно. Он даже денег не взял. А при следующем визите Бэзил плакал и умолял простить, только больше не изводить этими наглыми приставаниями. Когда волнение поутихло, и Макс от скуки предложил, в подражание японцам или там кому, заняться изысканным наслаждением, указал на причудливую коробку с красками и попросил, чтобы он воспользовался его, Макса, телом, как полотном, тот побледнел пуще свинцовых белил, а потом с ним случился припадок. Он орал, грозился оторвать голову и выгнал голым на лестницу. Еще пришлось до утра униженно вымаливать своё барахло, выслушивать ругань соседей и их угрозы вызвать милицию и разогнать этот притон. Ровно в пять рассерженный художник вышвырнул его одежду, так что один сапог упал в пролет, и Макс его с великим трудом нашарил и извлек, кажется, из чьей-то блевотины. Опоздал на работу, получил сполна еще и от Вики. Тоже вся из себя. Великий Инженер...
- Отпусти его, отстань. Мало тебе экстрима - тебе еще капитан бока намнет, как пить дать.
- Не могу. Нравится он мне. А с Варфоломеем беседу я уже вел...
Вечером на скамейке у дома грыз семечки.
- Ты за мной следишь? - вскипел Бэзил. Во рту пересохло, не хватало воздуха. Всё вокруг сырое и равномерно темное, редкие пятна света.
- Ты мне не звонил, значит, я свободен; хочу - могу сидеть здесь и караулить тебя. Вдруг покажешься? Может, вздумаешь полюбоваться тобою? Что прикажешь?
- Да так, так. Извини, разволновался.
- Что стряслось?
- Крошка-домушник украл краски.
- О-па. Поздравляю. Я тебе новые куплю, не трясись.
- Нет, нет. Они уникальные. Старинные.
- Те, что ты мне не давал, да? Плохо хранил, драгоценный. Как звать вора, приметы? Где живет, знаешь?
- Нет. Знаю имя - Женечка. Э, может, и соврал.
- Фигово. Ну пойдем его искать.
- У меня есть его портрет. Карандаш на картоне, 20 на 17.
- Уже лучше. Держись меня - щас отправимся по всяким злачным местам.
К удивлению и разочарованию, первый же бармен прекратил протирать стаканы, прищурился и с едкими шуточками, подробно объяснил дорогу до этого парня. Его и вправду звали Женей, и жил он, что характерно, почти в порту.
- Стой, мы же не будем ломать дверь? - шепотом спросил законопослушный Бэзил, когда на стук никто не вышел и дерганье за ручку, и налегание плечом не сработали.
- Нет. Я просто её вскрою, - пожал плечами Макс, доставая из шва куртки пару проволочек и радио-отвертку.
Беспрепятственно герои прошли внутрь, разглядывая царящий в помещении бардак. Белье и объедки, видеоигры и любопытные предметы - всё было свалено в кучи, распихано по углам или просто лежало, где упало. Краски, весь набор, был найден под кроватью. Скорость, с которой Макс безошибочно провернул дело, заставила Бэзила призадуматься.
- Ты что, был здесь раньше?
В свою очередь Макс воззрился на спутника.
- А ты, что, думаешь, я с ним заодно? Да брось... Этот мелкий жулик просто заприметил у тебя антиквариат и хотел толкнуть их на черном рынке. Тебе они дороги - на, забирай.
Холлуорд успокоился, только спрятав находит в сумку.
- Почему они так важны для тебя? Это ведь всего лишь краски.
- Нет. Я не могу о них говорить.
- Но почему?
- Ты решишь, что я спятил.
- Нет. Мой друг, он работал в психиатром много лет назад, и я был несколько раз в его клинике, я там лечился. Я знаю: видеть мир по-иному не болезнь.
- Тут другое. Ты не поверишь моим словам.
- Отчего же? Нелепо кричать, если тебя насмерть сбил грузовик, что ты в него не веришь. Фак-ты... Будут против.
- Не проси, не проси! Нет. Спасибо, ты меня спас, а теперь пойдем отсюда, и хватит об этом.
- Ишь ты. Налетчики, - Женя даже поцокал языком, лицезрея эту сцену. - Разбежались. Бэз, сумку на пол, руки за голову, и оба меэээдленно выметаетесь вон.
У юноши был пистолет. И, кажется, не газовый. "Качнется купол неба" - принялся беспечно насвистывать Макс и, чудом оказавшись в опасной близости к Жене, одновременно выбил из его руки оружие и прижал к его горлу лезвие выкидного ножа.
- Не дергайся. Смотри, какая у меня гладкая кожа, - в доказательство Макс потерся щекой о его щеку, не удержался, легонько потянул зубами за мочку уха Жени, зашептал дальше: Это потому что я каждое утро бреюсь этим ножом, он достаточно остер, чтобы резать глотки молоденьким ягнятам.
Чуть изменил угол, под которым лезвие соприкасается с кожей, приложил слабое усилие - и горячее заструилось по шее, Женька запаниковал, но вместо драки получилась базарная толкотня.
- Не надо, - прохрипел он, и в выпученных глазах набралось довольно слез. - Уходите. Я пошутил. Забирайте всё, только не убивайте!
- Чей это заказ? - настаивал Макс.
- Мне просто очень нужны деньги, я много задолжал, хотел продать, чтобы выкрутиться.
- А тебе взрослые никогда не говорили, что нельзя брать вещи без спросу, а если что-то очень надо - то только попроси?.. - с этими словами Макс убрал нож и стал высыпать на пол из кармана ветровки деньги, много денег - и мятых, и хрустящих, в купюрах большого достоинства, перевязанных тонкой резиночкой. У Женьки ноги подкосились. Больше не обращая внимания на гостей, трясущимися руками стал собирать банкноты и считать вслух. Будь это не Макс, а некто прежний, что воплощал Темную Мечту, Союз Чернокнижника и Воеводы, он именно в этот момент застрелил бы мальчишку. Да, из его же пистолета, мать. Но это был уже не тот самый Принц Пиявок, а только викин гуль, он лишь усмехнулся про себя, поднимая тяжелый, боевой, с полной обоймой, пистолет, взял Холлуорда за локоть и вывел из квартиры.
- Не мешкай, нутром чую, у него есть запасной где-нибудь в банке с макаронами. - Обернулся к Жене: ну, что, этого достаточно? Завязывай, мой тебе совет. Расплатись и подыщи занятие получше. Да, и забудь про него, - кивнул на художника. - Предпримешь еще какую авантюру - и я тебе не позавидую.
Что-что, а от гнусной страстишки толкать речи Макс не избавился.
Рога новолуния заставляли думать о мечетях. Темные закоулки, замусоренные улицы и дворы - об огрехах ЖКС. Попадая очередной раз ногою в глубокую лужу, Василий Георгич в сопровождении Максимильяна добирался короткой дорогой до дома, ни на секунду не выпуская из объятий тяжелую сумку.
В светлой прихожей не выдержал:
- Ты вор?
- И убийца.
- Господи, нет, нет! - Бэзил закрыл в ужасе лицо руками. - Опять!
- Не беги от меня. Я куда старше твоего бедного друга, и всё это - в прошлом, далеком, почти чужом.
- Женька казался мне таким милым и добрым, просто жуть, не понимаю, как я мог...
- Да я не про этого сопляка, упаси меня Древние.
Бэзил перестал причитать, в несколько театральной позе сидя на трехногом табурете, единственной мебели в доме, кроме кровати. Но он не вскочил, не набросился. С трудом заставил себя посмотреть в лицо собеседнику:
- Что... Откуда тебе известно?
Макс ничего не ответил, наливаясь изнутри ядом на себя, что не успел схватить за хвост сказанное.
- Кто ты такой?
- Я просто живой человек. Я разочаровываюсь и страдаю, испытываю влюбленность и вдохновение, ревность и страх.
О, какой же чудовищный покер! Бэзил вглядывался в безмятежную улыбку Макса, и нехорошие мысли начинали слоняться в мозгу. Вроде, ничего явного, обличающего еще не было произнесено. Неужто каждый - боится проговориться? Но у него-то - какие тайны?
Макс вытащил пистолет. Холлуорд не успел испугаться - с магниевой вспышкой пистолет исчез.
- Ты фокусник?
- Да. Поневоле им станешь, путешествуя с бродячим цирком. Мои спутники - шут и акробат. И был еще дрессированный пес. Но он нюхом чует предательство. Даже после обиды он служил бы мне, но Я не мог вынести этих глаз.
- Синие Ромашки? Шу и Вика? Могу я с ними познакомиться?
- Нет. Поверь мне, не стоит. А ты знаешь, что если есть зачарованные краски, то есть и волшебный растворитель?
- Боже мой, Макс, не терзай меня.
- Тебя посещают воспоминания?
- Воспоминания? Нет, давно уже нет. Я живу исключительно ради живописи.
- Какая феерическая ложь, - усмехнулся Макс, однако, не торопясь разоблачаться. - Не мне тебя учить, как опасны бывают желания.
- Я осторожен. Я пишу ими, - он указал взглядом на злополучный ящичек, - только пейзажи, и то по чуть-чуть, отдельные штрихи неба, воды, листвы. Что за черт, - Бэзил осекся и нахмурился. - Я видел тебя этим летом в Крыму.
Что было прошлым летом? Ну как же! Довольно сумбурная история вышла. Какой-то веселый малый, пьяный в хлам, но очень упрямый и, что удивительно, не утративший сноровки и плавучести, черный как кофейное зерно, пытался взять их корабль приступом. Да, средь бела дня и с выражением судьбоносной решимости захватить судно и экипаж. Его пыл осаждал верзила, весь в пирсинге и татуировках, в противовес товарищу, с кожей светлой настолько, будто жил в катакомбах с рождения. Вся чудная картина отражалась вверх тормашками в зеркальных очках Холлуорда, невозмутимо и непричастно любующегося живописной кромкой берега вдали. Бартоломью начал переругиваться с нападающим на каком-то певучем романском наречии с множеством шипящих. Наверно, португальском. Спустя короткое время, они, кажется, узнали друг дружку. Тогда капитан как в рот воды набрал и начал (показухи ради) спешно менять курс и сниматься с якоря, а пьяный мавр попеременно смеяться и о чем-то настойчиво просить. В конечном итоге здоровяк урезонил друга, и они уплыли. Эпизод стерся из памяти художника, и лишь теперь напомнил о себе. Что же это было? Как они связаны - этот случай и нынешнее? Что мог значить? Неужели Барт и Максимилиан... Странно.
- И я тебя, дружище. Именно тогда мне захотелось ближе тебя узнать.
- Но Барт...
- Он не просил меня охранять тебя и твое сокровище, но я добровольно взялся за это. Я виделся с ним дважды, и он выразил согласие. Со мною ты в безопасности. Я чту условия... - Макс глянул на часы. - О, извини, рад бы продолжить, но у меня дела, дела.
***
- Ну, что, уже получил в табло от капитана Бартоломью?
- Эта шутка утратила новизну. Уэльс, Новый Южный Уэльс, а это что?
- Третий заказ - особый. Там вы без меня не справитесь. И не смотри на меня так, о, вкусивший со всех деревьев. Тебе туда даже не пройти.
- Буду иметь в виду, - согласился Макс, берясь за сумки с инструментами. - Японский макак! Что ты туда положила?
- Всё, что может понадобиться для работы - приборы, расходные материалы, кабели, леса... Это неевклидовы сумки. Не волнуйся, с первой прибыли я куплю нам подержаный зеленый фургончик мерседес, я уже присмотрела. И патиент, между прочим, терпеливый, миль херц.
- Поскорей бы, - благодарность покривила ему рот. - Шу! Помоги мне, пожалуйста. Мне даже их не сдвинуть.
Шу со всей своей нечеловеческой силищей, крякнул с натуги, но приподнял и поволок к выходу. Вика и Макс обменялись долгими взглядами. Ах, рабочая одежда ко безусловно шла, а совместное предприятие - что может быть лучше для склеивания разрушающихся союзов? "Твой художник, он нам все карты путает." - "Мы еще поговорим об этом." - "Конечно".
- Сэр Стюарт Флинн Маклахи? - с сомнением спросил Макс у черноволосого бородатого дядьки, похожего на сирийца, да еще в парчовом халате и остроносых красных туфлях, ждущего их у почтового ящика.
- А вы эти, зе блю кэмомайл?
- Еа, они самые. Сейчас мы осмотрим дом, вы подпишете смету, и мы начнем ремонт. О боги! Вы что, здесь живете?!
Дом выглядел ужасно. Может, его строительство и было верхом торжества безвкусицы, но не сжигать же его за огрехи проектирования?
- Нет, у меня квартира в Лондоне, а здесь - родовое имение.
- Что тут произошло?
- Проводка сгорела.
Макс в невеселой задумчивости изучил вверенное ему сооружение, громадный, холодный, черный гроб. "Вика, что, издевается? - распсиховался Макс. - Здесь работы на месяц, а сколько у нас времени?" Шу ходивший за ним след в след и записывающий в стандартный бланк углы, уровни, длины, поскреб сквозь футболку грудь, лениво зевнул и ответил: "Должны справиться до обеда." Следовавший за рабочими хозяин прислушался и спросил: "Вы что, корнцы?" - "Нет, мы из Хихидирикирка, остров Мэн," - съязвил Макс, зная, что ему поверят. "Так вы беретесь за дело?" - "Сей момент! Только поставьте закорючки здесь и здесь, мистер Малакахи." - "Маклахи." - "О, е."
Начав работы около одиннадцати, к половине второго они, в общем-то, справились и уже монтировали щит с переключателями, гм, пробками, как Маклахи неожиданно робко и елейно попросил заглянуть также и в подвал. "наш девиз - мы электризуем для Вас даже дровяной сарайчик! О чем речь, сэр, - ведите!"
- Что за опыты вы здесь ставили? - подозрительно прищурясь, закусил губу макс, уперев руки в боки. Под их ботинками хрустели стекла лабораторной посуды, спёртый воздух вонял сероводородом, а на железном столе, навроде операционного, лежал человеческий скелет.
- О, я сдавал его в аренду для киносъемок. наверное, ребята забыли часть оборудования.
- Весьма похоже, - покивал многозначительно Макс, пока Шу вкручивал лампочки. Вспыхнувший свет озарил заляпанный тёмными пятнами, исчерченный меловыми знаками потолок. От увиденного остался гадкий вкус.
- Откуда я могу знать Малкахи?
- Может, он выступал в совете Лиги, прежней, до Яноша?
- Не помню. не помню, и это меня страшно злит.
- Обычный колдун-сатанист, что в нем опасного?
- Он не из наших.
- Прости, но пока ты был выключен из этой цепи, мог подрасти новый урожай чернокнижников, - грубовато посмеялся Шу над его амбициями.
"Они хуже конной полиции," - пробормотал, глядя в Ничто, Макс.

"апельсиновый Сквер" - загорелась при их приближении надпись. И впрямь, круглая площадь со скамейками была по периметру усажена апельсиновыми деревьями, с ветвей которых свисали огромные оранжевые плоды.
- Чччччёрт, цитрусовые! - сморщился страдальчески Шу, заматывая платком лицо.
- Что, до сих пор аллергия? - изумился Макс, но как-то вяло. - В Апельсиновом сквере - растут апельсины. Мы точно не в России. Виииик? Что мы забыли в Бразилии??
- А мы не в Бразилии.
- А где же?..
- В Вообразилии.

- Да заткнешься ты или нет?! работаем на опасном объекте, а ты ни на секунду не замолчишь!!
- Всё-всё, больше ни-ни. А вот...
- Что, опять?!
- Всё, знаю, знаю, молчи - и копай. Отсюда - копай прямо пятьдесят метров, а потом - пока не надоест. Или пока копалку не отберут. Мне бы массажик. Спина не разгибается.
- Будет. Я уже вижу, что массажист готов, аж рвется. Сосредоточься, милый. Накосячим - собирать по крупицам придется.
- Объект?
- Нас.
Больше до конца работы никто слова не проронил. Тихо жужжали генераторы. Тени от лопастей вентилятора словно мельничные великаны кружились до тошноты на стене напротив.

"Начни с себя" - призывал с огромного плаката певец. макс оступился и едва не сделал шаг на проезжую часть. Тьфу-тьфу, чёртова кукла! неверно пошел прочь, ссутулившись. Понял, что идет не в ту сторону. Повернул назад. Проходя мимо плаката, скорчил рожу и показал язык. В голове - туп туп туп - и навязчивый козлетон "mein liebe, mein liebe". На полпути к дому его нагнал Шу, диковато заулыбался, приложил ладони к его щекам.
- Заиндевел совсем. бежим, кто быстрее!
- Офанарел, - огрызнулся из-под капюшона, но немного ускорился.
- Там - сюрприз! Хо с первой получки проставляется.
- Я еще от-не-помню-чьего-дня-рождения не оправился. Не-не-не.
Температура на втором этаже равнялась уличной минус два. Вика и Хо играли в какие-то странные неевклидовы шашки.
- Хо-хо-хо, привет, примитивный ум. Обожаю прожаренные ребрышки, - эхом на спрятанные мысли отозвался чёрный, передвинул шашку - и та с хлопком аннигилировалась, чтобы появится в другом углу решётчатого куба.
- ах, так бы и трахнул в рот этого злого гения, о-о-о, - содрагаясь в имитации чудовищного оргазма, мрачновато ответил Макс, одним движением срывая с себя промокшую одежду.
- дура! - немедленно среагировала Вика, двигая шашку. куб перевернулся, и игроки напряжнно стали всматриваться в поля с другого бока. - Я всегда считала, что Зигги - дура. Страх кастрации тебе неведом. По всему.
Макс открыл рот, но оттуда вместо русской речи полилась околесица:
НО НА МЕ ТА ЛА ВА ГА ЛА ВА.
Нелепо скрючившийся на табурете Хо пристально посмотрел на него своими огромными зелеными глазищами. И зашипел, и огласил округу высоким визгом: Макс был настороже и, молниеносно захлопнув створки сознания, покалечил сумеречнику метафизическую клешню.
- Ну, ты, черный хрен, брось свои леденящие душу наклонности - ковыряться в мозгах собеседника! Не то руки отвинчу и вместо ног приделаю - попрыгаешь.
Напившись допьяна, Макс погнал пургу другого свойства: "порою я боюсь собственной тени. Я вижу то, чего не замечают другие. И без всякого ауроразличителя. Меня преследует видение. Хо стоит в очереди среди бездомных и алкоголиков, терпеливо, - сдавать бутылки после наших с вами возлияний. И его нематериальная суть, проникнутая истинным восторгом и трепетом касается то одного, то другого несчастного, воображая каждого - уникальным венцом творения. И так у него дух захватывает, что, того и гляди, слезы навернуться."
- Ага. Как бы Хо не заХОвал мир.
- Да ты смотри - у нас за окнами - повешенный!
- Это твоя дурацкая паранойя.
- И что, деревья - вовсе не пусты ветви аорты, вывернутые в небо?
- Да. - И мухи, и вороны не следят за мной? - Да. - И никакого заговора против человечества, Уробороса, жрущего свой хвост? - Да. - Я бы дорого дал, чтобы видеть мир так же четко и одинаково как ты. Но, похоже, это дар несвободных.
- То, о чем ты рассказываешь, никакой не бред, - неожиданно поддержала Макса Вика. - Эта тревожащая, колышущаяся нестабильность опрокидывает мой рассудок постоянно, это как армия крошечных бомбардировщиков, бомбящих муравейники, а оттуда взметаются атомные грибы, а в них - зефир и садовые лилии, и всё это - на острие булавки.
- Вот, вот! Она меня понимает! Растрогался Макс. - Только, пожалуйста, надо прекратить эти жуткие попоища, они лишают последних сил. Или ты считаешь, что только напившись до бесчувствия, я могу побороть своё отвращение к тебе, Никол..Викусь? Да я всегда несказанно рад тебе, мой сладкий. Ты - тренер моей кармы, мой заботливый пардолеон.
- Ты знаешь, какую цель преследую я.
Вика расставляла черные свечи. Хо нигде не было видно - прозрев ближайшее будущее, он поспешил убраться. Зато из дождя и тумана пришел Ксандр, расклеенный и вялый, и весьма озадачился происходящим.
- А, ключ тебе подавай, второе дно. Ты меня уже и так обтесала, как могла. Я уже не личность, а часть от части части части.
Лампа под потолком замерцала, комната приобрела сюрреально-сумеречный вид, как если бы включилось аварийное освещение. На подлодке.
- Возможно, я была неправа, - мурлыкнула себе под нос Вика: Для тебя я буду чем угодно. Только скажи "ДА".
- Чего ты добиваешься? - мигом отрезвел Макс, когда из стен выступили две тени: он сам и... он сам.
- Помнишь нашу прошлую беседу? Я не могу больше. Ответь мне "да".
Заиграло что-то гипнотически- медитативное; Вика, в полупрозрачных шальварах и тунике, уселась, босая, на ледяной пол, в руке её появился большой белый цветок, нежный, настолько чистый, что наполнял комнату собственным светом.
- Наш художник вовсе не бедная овечка, а лопоухий койот. А я - старая цирковая лошадь, бегущая на корде.
- Или ишак, крутящий жернова мельницы Сампо.
- Остерегись. Назад пути не будет. Ты потеряешь своё могущество, великих и малых союзников.
- Пусть так. Ихь бин зер мюдэ. На, забирай, - протянула она лотос Максу. - Я возьму себе меньшую половину. Ровно столько, чтобы видеть и оперировать.
Ума Моан пела о последних днях мира, неумолимо приближающемся конце. Пальцы соприкоснулись. Свидетели готовы поклясться, что увидели маятники и шестерни Вселенной. Майор, Манфред Шварцер и Макс стояли посреди стылой комнаты, не поднимая глаз. Вика тоже притихла, настороженно косилась на двери. Они слышали его приближающиеся шаги и угрюмо, обреченно ожидали. Казни? Милости? Размеренная поступь, будто кованые каблуки о мостовую, всё явственнее доносились из-за ставших картонными, глицериновыми? стен. Звук открываемой двери. Бесшумно затворил за собой. Многократным эхом усиленные шаги по лестнице. Вот он - в их круге. Единственная лампа мигнула и перегорела. Шуршание, ветер с песком царапнул щеку, горький пепел во рту. В темноте светился красно-оранжевый огонек сигареты и слышалось легкое дыхание, временами - вдумчивое, расслабленное пыхтение. Сладкий дым облачками покидал тело через ноздри и мягко округленные губы. Минуты текли неспешно, глаза привыкали к темноте. Это было вдвойне странно, обратно-противоестественно. Окружающее было заслонено подобием черного сажевого облака. По мере того, как оно осаждалось, редело, стали видны изменившиеся очертания комнаты и фигура в проявившемся кресле. В другом таком же, наискось поставленном, сидел Ксандр, как показалось, судорожно вцепившийся в Вальку. Шу и Вика буквально впились, вытянув шеи, в пока еще мутноватый силуэт молчаливого курильщика. Выждав паузу, он стряхнул с себя прах своих неудавшихся проекций, поднялся на ноги. Тишина схлынула. Замершие кто где наблюдатели с удивлением обнаружили, что мантры Нараяны всё так же населяют пространство, и в костистой ладони возродившегося по-прежнему прекрасный белый лотос. Поочередно кивнув каждому из присутствующих, вручил цветок Вике и улыбнулся ей особо - нежно и почтительно. - Каждый раз сомневаюсь, сумасшествие или гений? - И как тебя звать отныне? - Вика с усмешкой приняла подарок. - Мне нравятся славянские имена. Милан Дрегович, Воислав Драганич, Драган Войнич. Почему нет? - И вправду, - механически согласилась Вика. Мысли прибоем с мелкими камнями катались по вспененному волнами сознанию. Туда-обратно.
Новоявленный Драган Войнич огляделся вокруг, будто что-то искал. Аккуратно взял с колен Ксандра Валериану и водрузил себе на правое плечо. Та с довольным видом разлеглась, закинув хвостик за шею хозяина, теплый меховой воротник. Её бесстрашие побудило персиков очнуться от оцепенения. Заулыбались, переминаясь с ноги на ногу.
- Вольно, вольно, друзья. Никаких экзекуций, сатисфакций, как их там? Нет. Да и за что? Всё останется по-прежнему. Наш с вами проект мне нравится, и я приму в нем посильное участие. Но также мне следует многое обдумать, потому прошу не обижаться - я вынужден на неопределенный срок принять обет молчания. - Один вопрос: тебе что-нибудь нужно? - поторопилась узнать Вика, пока обет не вступил в права. Драган еще раз задумчиво обвел взглядом друзей, дом. Валериана доверительно переместилась на руки, свесила лапку и прижалась головой к груди. Он почесал её за ушком, погладил по спине. Высокого роста, болезненно худой и бледный, он двигался медленно и нескладно, как если бы боялся не рассчитать силы или запнуться, задеть за что-то острое. Или - хрупкое и дорогое?
- Если я буду курить так много, сколько предполагаю размышлять, я наверняка убью себя. Мне нужны корейские леденцы, изготовленные из зеленого чая с лакрицей. Пожалуйста. И - побольше.

Вика и глазом не моргнула, и бровью не повела - со стуком материализовался здоровенный ящик с конфетами. С беззвучным смехом Драган зачерпнул оттуда щедрую горсть и отправил в карман куртки. Валька запросилась в корзинку, он бережно опустил ее на пол, вдруг ставший из бетонного, с прожженным, драным, пыльным ковролином, - деревянным, со шкурой барса у ножек авангардного плексигласового кресла. Вместо пергоревшей одинокой лампы дневного света, под потолком разлилось приятное, не утомляющее глаз, сияние. Фальш-окна с тонкими витражами и азалии в разных по форме и цвету кашпо украсили стены. Распахнулись двойные ореховые двери с бронзовыми масками, - в соседней комнате стояла огромная кровать, устланная красным шелком с переливчатыми геометрическими орнаментами. Повсюду зажжены свечи. там же распологалась львиноногая ванна, наполненная водою. Рядом стоял серебряный кувшин с чеканным узором и лежали чистые полотенца.
Растягивая удовольствие, а, может, и всерьез - выбирая спутника, он побродил среди этих своих - бывших и нынешних, без срока давности. Узкая, тяжелая и крепкая ладонь (камень в перстне сверкнул искрой4 молния - в сердце ксандра4 облегченный вздох у Шу и скверная, искусственная улыбочка Вики) отметила жертву, и в тягучем, знойном воздухе, мёд и лилии, под маршевую дробь и колокола "Последних Объятий", та последовала за избравшим. Двери затворились.
- Адьос, амигос! - выкрикнула им в след Вика, зажмурившись и стиснув зубы. - не проспите только - завтра у нас небывало крупная рыба, подъем, так и быть, полседьмого, но ни минутой позже.
- Что, надругались и выставили? - сочуствующе покачал головою Ксандр, выжидательно глядя тусклыми розоватыми глазами на Идеальную Убийцу, обдирающую лепестки с лотоса.
- Ох уж это ваше старогвардейское самомнение, министр, - проворчала она, раздвигая кресло до полноразмерной кушетки, - я знала, на что иду. Еще там, тогда, у аптеки.
Она легла рядом и натянула поверх барсову шкуру.
Поднялись всё-таки в пять. По-моему, никто глаз не сомкнул. В сиротливом молчании протекла ночь. Их ожидала шахта Мпоненг, одна из глубочайших дыр в планете. наилучшее место для раздумий. Лифт там работал  раз в неделю. По врехней - на подъем, по нижней - на спуск. Временная изоляция. Пару недель постоянно начеку. В жаре, духоте и давлении, грозящем расплющить тебя. Работая в подземелье, Шу подловил себя на том, что во всё горло распевает что-то вроде: "Мы - белые черви, только - белые черви, во чреве нашей матери-земли. Вгрызайся и рви, вгрызайся и рви, да, о, ты - истинный царь земли!"
В этой удушающей слепоте можно проваляться двадцать часов без сна. Без желаний. Раствориться в камне. Кроме них, ползающих по тоннелю с проводами, на такой глубине никого не было. Они могли делать, что вздумается. И тем не менее, по большей части, они именно упорно работали. "Я договорилась - нам отвалят кучу золота!" - потирала руки Вика, заметно повеселевшая, икона поп-панка, в желтых сапогах, кофте в горошек и крошечной кожаной юбке. - "Как твоему духу в новой клетке? Просторно?" - похоже, она даже не иронизировала. Ди кратко-кротко улыбнулся и продемонстрировал, насколько он продвинулся в познании самого себя, в освоении пределов возможностей этой оболочки. Вика осталась довольна. Они запросто звали его "Ди". А он изо всех сил старался чаще улыбаться, потому что иначе на его лице застывало выражение, похожее на решимость зверски замучить первого встречного. И чаще давать знать, шорохами, шагами, дыханием, где он сейчас, потому что иначе возникало ощущение, что он затаился и вот-вот нападет. "Что слушаешь?" - Вика бесцеремонно вытащила наушник диплосони, пока он отдыхал, привалившись к теплой породе. "Мантры о защите от сил зла? и как, помогает?" Ди отрицательно покачал головой. "Заканчивай самокопание, ато морщины здесь и здесь. - она тронула лоб над переносицей и углы глаз, - станут еще заметнее." Он насмешливо фыркнул и демонстративно ушел в дальний штрек. "Мой нищий разум не в состоянии постичь, что за танцы вы ведете, но будь откровенна: ты в этот раз всё взвесила ихорошенько, прежде чем пустить магию в ход?" - пристал Шу, откидывая со лба мокрые волосы. "тебе не нравится результат? Тебе вечно что-то не так." - "Мне жутко. Как в старые добрые. Ты можешь мне сказать, что за мысли мечутся там, под черепом? Что сжигает сей дивный храм, что заставляет его двигаться подобно рою - как-то... дискретно?" - "он ищет цель и строит план. Мы решили, что его основная проблема - что он от проблемы прячется. Обходя грабли теряешь ценный опыт. С другой стороны, у него уже есть излюбленные грабли, на которые он регулярно наступает, но это не дарует ему ровно никакого опыта. А что до движения - я бы на тебя посмотрела, будь в тебе три личности и каждая считает себя РЕАЛЬНОЙ."
Затворничество и контракт - всё когда-то да кончается. "Ну, что, перестарался с перевоплощением? Сел в калошу, а она - возьми и поплыви, вниз по реченьке-речке, на том бережочке, деээээвица гуляааала?" - "От твоего ехидства комары уходят в крутое пике, а пауки вешаются, не оставив предсмертной записки. Пожалела бы." - "У тебя есть копье, зеркало и котел?" - "У меня есть зеркало." Они не обмолвились ни словом - весь диалог уложился в мгновенный мыслительный контакт, а когда соединение разорвано - бесполезно кричать "Алло, алло!"
Они навестили памятное место, где вышедшие в отставку сотрудники подразделения АК обретают последний приют. Это символическое погребение, полное пустых жестяных коробочек, поскольку зачастую от ушедшего АКаянца остается разве что дымок и горка тряпья. "Слезливые сантименты," - поморщилась Вика. "Дань уважения,"  - пробасил Ди. Выпили, не чокаясь, три по пятьдесят. Накрапывал дождь, он шел и до того - весь вечер и всю ночь, дорожки, усыпанные желтыми листьями, стали топкими, глинистыми ложбинами. Жестом и взглядом Ди указал Вике - отправляться прочь, та раздраженно цапнула бутылку, вылила остатки водки в себя и, бормоча проклятья, разбрызгивая грязь, пошла за ворота. Шу навострил все чувства и, то и дело поскальзываясь, поспешил за прогуливающимся вдоль березово-рябиновой аллеи м-м-м великим и ужасным.
Будто в мозг был вделан радиопередатчик: Шу окунулся в недвусмысленно-любовную, патолигически-сексуальную волну клан-оф-ксимокского "Be my friend". Шу догнал его под липами. Он уже ждал, держась за узловатые ветви дерева. Он рычал и вздрагивал от наслаждения. Он обернулся, не прекращая сопеть и постанывать, и взгляд искрился и требовал еще. Они повалились на листву. плевать на всё. Новая одежда? - долой её. Бесстрастное осеннее солнце освещало их тела, сплетенные в тугой узел. Ах, сладкое бешенство!!
And we shall be one I waste my breath... - подстёгивала ритмичная музыка. - And dream of days, a dream of ways.... Его губы двигались в такт словам, они смаковали строй фраз. Это было про них, про них. "О, будь моим другом, мы расстаёмся - и возвращаемся. Чтобы вночь быть вместе, делить мечты и эти дни, о, будь моим другом."
Влезать обратно в грязные, промокшие брюки, надевать отсыревший, весь в хвое, плащ и шарф, и сапоги, уже не хранившие тепла, - бррр. "Ди вернулся, он вернулся, это и вправду  - ты, о, рай!!" - барабанило сердце в висках, раззадорясь. Они еще поцеловались у бронзовых юношей-героев, пока голова не закружится, и надгробия не пустятся в пляс. И на скамейке у клёнов. Он был силён - и отдавался без памяти. Да, он подпустил его к себе сразу же, в сумеречном октябре, в полнолуние, не успело воплощение быть осознано, выбрал его, дарил много раз, и потом. Но - безучастно, что ли? Его сознание было не с ним. А теперь - словно душа вселилась в это лакомое тело.
- Ура, мы празднуем новоселье! - воскликнул Шу, целуя ненаглядное лицо. О, эти темные глаза, подсвеченные вечерним солнцем, с золотой искрой. Даже его молчание перестало быть тягостным, всё обратилось в ласку и внимание.
Но он не мог - и не был прежним. Многолетний труд над собой - его проекций - добавили мягкости его образу. Совсем странно вдруг изменились его вкусы и предпочтения. Никакого "Тишайшего Часа" или там "До Содома далеко". Только "Дым и зеркала" (особенно - "Верить во что-то") и "После всего ты услышишь тихое жужжание пчел". Он возлюбил резиново-техническое изделие, при этом приговаривая, что "самая надежная гарантия - верность". Вечером всегда читал одну и ту же книгу, но не гримуар и не сочинение ирландского футболиста, а про обычных живых людей. Видимо, он частенько был не согласен с автором, но ничего не мог поделать - читал её снова и снова. А в полдесятого, о, боги, ОН ВЫПИВАЛ ТАБЛЕТКУ СНОТВОРНОГО И МИРНО СПАЛ ДО УТРА!!! А танцевал - тайком и в одиночестве.
перемены затронули и Вику. Раздосадованный андрогин уступил место коренастой круглолицей женщине с раскосыми глазами. Как рукой сняло все нелепые выходки, ядовитые изречения и революционное рвение. Она так лихо вела дела конторы "Синие Ромашки", будто лишь для того на свет и народилась. Пресловутые инженерный ум и способности Идеального Убийцы остались при ней, но она не размахивала ими как флагом, а скорее, заперла в сундук с приданым. Каждый день наблюдая Викины сноровку и спокойный, удовлетворенный взгляд, Шур уверился, что их маленький мир действительно встал на какие-то доселе незнакомые рельсы. Ди ухитрялся так строить вокруг себя отношения, что, хотя в этом доме все спали со всеми, еще ни разу не возникло неловкости и разочарования, после которых от недели до месяца ходишь квёлый и коришь себя на чем свет стоит.
Область, где они сейчас подбирали себе клиентов, простиралась от Дубаи до Индонезии, и не всегда было удобно возвращаться в "Два Шпиля". Ксандр со скуки нашел себе работу корректора (раз уж пост министра поблизости от жилья никто не предлагал), вдохновенно чиркал правки и ухаживал за добрым зверем - май-Мэдсин-Квин-Валерианой. Странно, как еще ни завёл граммофон со скрипичными концертами на пластинках и портрет Оскара Уайльда, по старой-то памяти. Хо же, как видно, перемены не понравились. Изредка заскакивало, сжирало бифштекс из половины телёнка и уносилось обратно, на великую вселенскую стройку. Это вам не БАМ, но ВВС.


Василий Георгиевич Пустослов, живя в Петербурге, пристрастился к эпистолярному жанру - раз в неделю слал толстое письмо своему другу, капитану Бартоломью, где подробно (не брезгуя пышными оборотами вроде "любезный брат мой, спешу поделиться с тобою вестями", а еще в каждом письме - про солнце, что никогда не угасает за тучами и ночью) расписывал не столько события, сколько чувтсва и размышления, с ними связанные. В ответ - получал бандерольки с тропическими фруктами и искрящиеся добрым юмором записки, которые на время разгоняли сумрак, угрюмую хандру и страхи. О, да, Пустослов постоянно трясся от ужаса и не мог объяснить его только одной или двумя причинами. Визиты Макса развлекали, скрашивали серую паутину однообразных будней. А потом - этот странный конфликт. Бэзил честно признался во всех подозрениях - но ответ не пришел. А потом и Макс перестал появляться. Художник, сам не свой, придумывал разные оправдания, в обход основного: "меня кинули". Попробовал позвонить - "абонент недоступен". Не докричавшись о помощи (третье письмо без ответа), наскреб денег на билет до Ыма, зрело рассудив, что смена климата и обстановки благотворно скажется на нервах.
Сердце потащило его - ах - в Балаклаву. И - да - на волнах покачивалась она - ласточка - ладья Харона, разрисованная аэрозолями, вся в цветочках и пацификах, и нет, нет, не заглядывайте, ради всего святого, как это художество выглядит с кормы!!! У Василия Георгиевича отлегло на душе. Но капитан не спешил причаливать - он сосредоточенно скреб древней бритвой намыленную щеку. Бэзил вздохнул и сел на ящик - а не закурить ли? У набережной, в зеленой воде, котлом ходила рыба. Солнце припекало. Скинул с плеч мешковатое, затрапезное пальто. Снял сапоги, размял пальцы, опустил ноги в воду. Осунувшийся, бледный, с темными кругами вокруг ввалившихся глаз. Оголился по пояс. Ах, молодость уравнивает всех, делает симпатичными. Отцвела, увяла. Мышцы еще крепки, но динозаврий остов хребта со скрежетом прорывается сквозь утратившую упругость и глянец кожу. Пока гляделся в тусклое зеркало вод - сзади затарахтел моторчик. "ЗдорОв. Добро пожаловать на борт." - "Привет. Думал, и когда же ты обратишь на меня внимание?" Бартоломью одной рукою подхватил весь багаж художника и покидал на судно. "Ты, что же, не получал мои письма? Что происходит, эй?!" Капитан увернулся, деловито отдал швартовый, на палубе гремел какой-то современный английский рок. "Получал. Извини, некогда было даже строчки черкнуть. Да и не ходят туда почтовые суда." Холлуорд глянул на него искоса, приподняв бровь, и уже спокойнее спросил: "Барт, что происходит?" - "Ну, тут в двух словах не объяснишь. Тут бы в кругосветку, да времени нет." Расквитавшись с грузом и пассажиром, встал за штурвал, набил трубочку. На открытой воде стало легче дышать. Приятный ветер, брызги в лицо и след из белых барашков. Бэзил перебрался поближе, щурясь на солнце, приготовился слушать рассказ.
Выражаясь словами школьного сочинения, в этот момент "стрелка осциллографа дрогнула". Чайки охотились на целлофановые пакетики. Бэз надвинул на глаза кепку с якорем, раскинул руки и широко расставил ноги в сине-полосатых шортах и таких же шлёпках. Бартоломью глянул из-за плеча, хмыкнул: "Я вижу капитана, ммм, белая капитана - вкусная капитана. А я, похоже, штурман." - "Не грузи, давай уже, рассказывай. Зачем ты подослал этого сметливого юношу и, гм, что за тёмные пятна на его прошлом? Что за финт с таинственным исчезновением? Ты ведь, скажи - нет, ведь ты не переправлял на Тот Берег?" - "Скажешь тоже!" - Бартоломью невесело расхохотался. - "Захоти я - не смог бы." - "Да кто он такой?" - Бэзил приподнял козырёк, настороженно посмотрел на рулевого. - "Сам дьявол, что ли?" - "Ээ, нет. Хотя одно время их сущности были чертовски близки эээ к идентичности." - "Не пугай меня. Я искал поддержки, я верю тебе. А ты, во что ты меня впутал? Сказал бы - "да это просто парень моего старого приятеля, вор и убийца, но славный малый, и, да, - забудь". И что теперь?" - "Ты - умный, еще Ленор заметила. Ты верно приехал сюда, нашел меня. От тебя никто не скрывается. Все здесь. Эти, зе блю кэмомайл." - "Макс здесь?! В Крыму?!" Бартоломью почему-то грустно смотрел под ноги, отрицательно-сожалеюще покачивая головой. "Он просил устроить вам встречу. Говорил, это важно." - "Макс? Он здесь?" Капитан опять пропустил мимо ушей, продолжил: "ты их не бойся. Они странные, но не опасные. Его.... его ты тоже можешь не бояться. Он дал слово. Он поклялся мне. Они вон там, видишь? Розовый, почти карминный особнячок с колоннами и верандой? Это "Вилла Ванилла". тебе туда. ну, с Богом!"
Под сенью акаций, пальм, земляничника и могучего секвойядендрона ютился вызывающе-яркий дом в два этажа, нет, вот так: ослепительно-яркий, цвета фуксии, сошедшей с ума. Доведенной до суицида белилами и полуденным солнцем. От такого пейзажа у художника волосы дыбом вставали и желчь поднималась к горлу. Рад бы не идти, да Капитан уже бросил якорь метрах в ста от берега. Сгибаясь под весом ящиков и рюкзака, Василий Георгиевич переступил незримую черту, вошел за ограду. А ничё, не смертельно. Добрался до двери, постучал. Отворил заспанный взъерошенный.... эммм... юный Геркулес, вместо ожидаемого вышибальского - "Чё нада?" - медовым эммм... контральто представился "Александр", указал вглубь: "Виктория".
- Приятно познакомиться, - Бэзил улыбался и пожимал руки. - Я вас... ээ... несколько по-иному представлял. Я думал, вы обои... обе... оба...
Пустослов замялся, не решаясь сказать, что в душе называл их проститутками и, по сути, пол тут не важен.
- Проходи, 127, 128, 129... - не отрываясь от расчетов и чертежей, - пригласила Вика. - У нас есть печенье. Шу, налей гостю чая.
- Нет-нет, я на минуточку. Вы... не могли бы позвать Макса? Он на звонки перестал отвечать и... вообще не показывается.
- А его нет дома, - откликнулся Шу, гладя разлегшуюся на коленях трехцветную кошку, целуя ее в розовый нос и нашептывая о её, валерьянкиной, красоте.
- Ну, я подожду, - сел в плетеное кресло.
- А он не придет.
- Вы... вы... - Бэзил раздраженно завыкал, - да дайте нам поговорить! Я хочу его увидеть, это важно, и не надо нам препятствовать!
- Упасите Древние! - Вико сняла с носа очки для дальнозорких. - Просто Макса здесь нет и не будет.
- Но, как же... Барт с ним вчера говорил и передал, что он меня пригласил, сюда...
- Ну, я думаю, Бартоломью всё сказал несколько иначе, чем ты понял, миль херц. Он в терминах ориентируется.
- Давайте-ка и в самом деле, выпьете чаю с печенькой, полюбуетесь нашим чудесным садом, пообщаемся, - поднялся навстречу Ксандр.
- Я с вами! - увязался и Шу. - Вашу сумку можете оставить здесь.
- Право же, с ней ничего не случится, - заверила Вика, не поднимая головы от стола с бумагами. - Вам ВСЁ РАВНО придется оставить её здесь. И это не ловушка, не засада, не вымогательство. Это самое надёжное место для такой опасной штуковины.
Бэзил вытаращился на них затравлено, но крики не отдал.
- Ладно, ребята, если ему в кайф таскаться с ними как курице с яйцом, пусть его.
Они вышли на веранду, и в свете дня Василий Георгиевич, ошарашенно глядя то направо, то налево, осознал, что его сопровождающие хоть и похожи на людей, таковыми до конца не являются. Он сравнил этих парней с собою - и призадумался. Шу облокотился на ограждение и вдохнул морской воздух. Ветер шевелил его волосы, уже отросшие, зачесанные назад. Бритые виски, множество серебряных колец в ушах и на пальцах. Одно - особенное: почерневший, оплавленный перстень-дракон с красными камнями вместо глаз. На фоне своего более крупного, броского товарища, Ксандр смотрелся обаятельным домашним затворником. Но оба поражали бледной кожей, редким цветом радужки и... нет, лучше бы оба перестали улыбаться.
- Какое отрадное место, не находите? - обратился к Холлуорду Шу на английском. - Хочется называть его домом. Мы снимали его в прошлом году, и этим летом решили выкупить в собственность.
Валька с любопытством высунула мордочку, проследить, всё ли в порядке, вильнула хвостом и принялась умываться. Бэзил потряс в воздухе пальцем, лукаво пропел:
- Я вас помню. Вы в том году, в шутку или всерьёз, хотели своровать корабль Харона.
Шу от души рссмеялся, прикрывая ладонью зубастую пасть.
- По пьяни, уж простите, без злого умысла.
Бэзил рассмотрел и длинные, заострённые ногти.
- Я еще тогда подумал, что вы с вашим другом Максом - полная противоположность.
- Так и есть, - закивал Шу, - вот что значит - глаз художника. Всё подмечает.
Внезапно он посерьёзнел, и (просто) спросил:
- Вы Стокера читали, роман ужасов, про вампира?
- Да, вокруг него такая шумиха была...
- Так вот: это -чушь.
Поручень, за который он держался, с треском лопнул. Шу глуповато уставился на щепки и заслонил излом спиной.
- Идёмте в сад, - поманил Ксандр художника, постаравшись переключить его внимание.
Внизу было жарче, летали похожие на колибри бражники, от обилия роз глаза разбенались. В резной белой беседке стоял накрытый на одну персону стол.
- Это - чай?
- Да, это - чай.
Бэзил не притронулся к напитку, лихорадочно думая: "Так вот почему Макс избегал речей об этой стороне своей жизни! Это ж... чертовщина какая... жить среди вампиров, с вампирами. Ой, а что, если они и мысли читать умеют?!" - он в ужасе уставился на стоящего рядом Ксандра. Он жмурился на солнце, как довольный кот, весь такой опрятный, аккуратненький. Оловянный солдатик, но из марципана.
- Умеем, - отозвался он. - Но не злоупотребляем.
- Господи... Зачем я вам понадобился?
- Тебе понравится, - и, скрестив ноги, уселся на нагретый солнцем каменный пьедестал. Это было что-то вроде остатков античной колонны, увитой плющем и виноградом.
- Ах нет! - в сердцах воскликнул Бэзил, приняв его слова за банальное заигрывание.
- Ты не понял, - терпеливо начал Ксандр, ёрзая на недостаточно удобном сидении. - - Мы с тобою тут кое-кого ждем. Предложение поступило от него, и ты согласишься, я знаю. Для тебя это очень.... привлекательно. Я останусь при вас в качестве переводчика. Ну, и чтобы ты не так боялся. Это как увидеть тигра в спальне. Впрочем, я верю, ты достаточно умён т быстро во всём разберешься.
"Переводчик? Тигры? Предложение?" - Бэзил потянулся за чайником.
- Кстати, вы знакомы, гм, поверхностно, куда дольше, чем с прошлого лета.
Бэзил глотал горячий травяной отвар и пытался очистить рассудок.
- На острове у Ленор. Они приходили к тебе с советом. Ты им очень понравился.
- Что?! Как?!
- Макс, Шу и Вика.
- Но они тогда выглядели...
- Это видимость.
- Не верю, нет, это - иллюзия! Да, давайте, меня ничего не стоит обмануть, я же - доверчивая душа!
Тень затмила солнце. Пока Василий Георгиевич поднимал взгляд на пришедшего, Ксандр поторопился всё объяснить:
- Нам не нужны твои краски. Ты, и только ты, будешь работать с ними. Мы хотим создать Вообразилию, где не будет зла, ужаса и лжи, а лишь бесконечное разнообразие красоты и любви.
- Этими ли руками хочешь творить ты красоту и любовь, этими ли заговорёнными красками?
Бэзил Холлуорд наконец осмелился взглянуть прямо в лицо своему заказчику. Тот улыбнулся, и в ответ показал ему карту Таро, чьё значение было "ДА". На пальце сверкнуло кольцо с сапфиром. У Бэзила сжалось сердце, и он вынужден был сдаться.
- Верю. Я согласен.
Никто и никогда не знал, что Бэзил Холлуорд в далёкой юности чрезвычайно интересовался оккультизмом, практиковался тайком, и уж тем более, какую карту он выбрал для себя самого пришелец молниеносно проник в память, то как же этот перстень?... не значит ли это?.. Растерявшийся художник увидел вторично предъявленную карту "ДА".
- Хорошо. Объясните только, что именно я должен рисовать? Я не очень то люблю, когда заказчик контролирует весь процесс работы и гм... стоит над душою.
- Всё, что заблагорассудится, в пределах договора.
- Но... мой бог! Что Ты Такое?!
- Лучше всего моё внутреннее "Я" определяет слово "нонсенс". Я - то, чего никак не может быть, но вопреки всему я существую.
- А я бы сказала, что ты - миф, легенда, басня и, в конце всего, обязательно - немного чепухи.
Вико, необыкновенно обворожительное в своём платьишке, уверенно ступало босыми загорелыми ногами по влажной от полива траве.
- Может быть, еще чаю?.. - она принесла дивный эмалированный чайник в розовый цветочек. - Мы тут постоянно завариваем Ымские травы: "Выпей меня - увидишь всё сам."
- Представляешь - так и есть! - подхватил тему Шу, возившийся с заменой ограждения. - Вышел вчера за хлубом - и увидел.... Пирамидоголового! Меня едва кондратий не хватил. Я-то думал, это всё бред, а оно и в самом деле В ПОРЯДКЕ ВЕЩЕЙ.
Мир вокруг Василия Георгиевича завертелся, чашка выпала из рук, но непонятным образом не разбилась, а продолжала своё падение, и каждый миг становился Вечностью. Реальность потускнела и сжалась до размеров блюдца, и само оно вдруг стало зеркалом. Нет, оно не отражало настоящее, теперешнее, но показывало события, о которых было сложно сказать, где и когда они происходят. Главным действующим лицом был Бэзил. Со стороны выглядел нелепым, жалким, отталкивающим типом. Изображение "транслировалось" без звука, но картинка была такой превосходно чёткой, что с оглушительной силой колола прямо в те точки, которые у зрителя ещё остались чувствительны. Надо же... Ди с азартом наблюдал за любовником, видел, как пласт за пластом, слой за слоем, открываются и крупицы совести, и диаманты прозорливости, и диаманты прозорливости. Зеркало в мозаичной раме погасло.
- Фух, Бэзил с трудом отвёл взгляд и, проморгавшись, выдохнул: - Ну, делА.... И как же это я.... увлёкся.
- Хвала Древним, то, что ты познал, - вариант, которому нет места в этой ветви Времени.
Чашка, наконец, достигла земли и, расплескав остатки чая, боком свалилась в траву.
- Я и... я и... - заикаясь, художник попытался увидеть в лице собеседника хоть намёк, хоть какую-то чёрточку, памятную ему, - тщетно. - Барт меня предупреждал, что будент нелегко, но я и помыслить не мог...
- Славно. А я ждал именно такой реакции. Спасибо тебе.
Ди ласково потрепал его по щеке, но когда убирал руку, ненароком зацепил острым ногтем. Больно.
- Обидно только, что теперь, если ты и придёшь ко мне, то не скоро. Похоже, я тебя здОрово напугал. Ну, тогда воспользуйся им, - он кивнул на Ксандра и, понизив голос, еще на октаву, заверил: он - само совершенство.

Ди по-старинке в тазике с мыльной водой и стиральной доской самозабвенно стирал бельишко.
- Заглянул бы к нам на денёк, капитан. Мы тебе рады.
- Чтобы раз в десять лет получить отгул и провести его в вашем гадюшнике?! Да я лучше на Тортугу поеду.
- Почему же не в Портленд? В Портленде замечательные портлендские сосны.
- А Дортмуре - пронырливые дортмурские лисы. Ты мне поклялся!!
- Да я даже смотреть в его сторону не буду. Дай человеку порисовать сосны Станкевича, по горам полазить всласть.
- Ага, а потом его оттуда. Гена Чатырдаг снимать будет. Срамота.
Ди закончил постирушки, выплеснул мыльную воду с обрыва, перекинул отжатое бельё через плечо и, напевая "На далёкой Амазонке...", вернулся в дом. Герои уже расселись за круглым столом в гостиной первого этажа, на стене тикали круглые часы и висел портрет Оскара Уайльда в круглой раме из бразильского орехового дерева. Спор был нешуточным.
- Я считаю, неправомерно столь вольно обращаться с литературными персонажем. Конечно, он привлекателен, но изымать его из ткани повествования, переселять в реальный мир - какое самомнение, ка... - Ксандр замолчал, покосившись на Ди, и траурно поджал губы. Художник в это время стоял, ни жив ни мёртв, в полосе жёлтого света прямо под окном гостиной и ловил каждое слово.
- Какая предвзятость, - укорил Ксандра Ди, грациозно приземляясь на самое большое кресло, - а между тем, я непричастен, как, впрочем, и Ленор....
Ди отвлёкся и прислушался одним ухом. В углу что-то шуршало, потом - скрипнуло и захрустело, Вика хлопнула себя по лбу:
- Я забыла запереть неевклидову сумку!!
Из стен начали выходить, принюхиваясь, тощие разномастные звери.
- Это коты Ушнара.
- Неверно: у Ушнара была собака-нежить.
- Хорошо. Это коты Ультара.
- Тогда я бы порекомендовал всем залезть с ногами на стол и делать вид, что нас здесь вовсе нет!!
- Что в них такого страшного? - наивно умилился Шу, наблюдая за гибкими четвероногими с плюшевой шкуркой, скользящими между стульев.
- То, что они весьма неразборчивы в пище. И то, что их набьется сюда невероятное количество, если не велеть им уйти.
- А как? Сказать: "Брысь?"
Ди весело расхохотался, материализуя здоровенную банку тушёнки, из тех, что выдают на флоте для столовых.
- Вообще, традиция требует особого ритуала, с необходимым обращением к низшим из Древних, но шанс, что тебя не обглодают до костей, пока ты взываешь к бездне, крайне невелик.
Коты вытянулись по направлению к тушёнке, образуя пёстрый шевелящийся ковёр. Зашвырнув открытую банку в открытую сумку и ловко закрыв вторую, Ди выпрямился и внимательно вгляделся в окно.
Бэзил постарался юркнуть в тень, пока его не заметили. Но, похоже, хозяева были слишком увлечены и распалены, чтобы отвлекаться на такую ерунду:
- ...а я сожалею, что с нами нет Виго. Мне его очень не хватает. Может быть, ты, дорогой, хорошенько попросишь его, чтобы он вернулся? Он такой славный. Скажи ему, что ты - дурак, поползай на коленях...
- Я готов на такой поступок, но как ты сам, на чьё попечеье я надеялся?
- Я-то? - Ксандр задумался, убаюкивая Валерьяну. - Я даже первым выёду и признаюсь, что я - дурак. Такого золотого друга из-за преходящих, шатких выгод, из-за трусливых опасений - бросить. Не могу себе простить.
- Это всё Викина страсть к театрализации действия, - вставил Шу, ловя в ладонь пролетающую мошку.
- А я не советовала как-либо его нейтрализовать, избавиться от свидетеля, ммм, сподвижника. Он просто ручной щенок. Разве можно всерьёз воспринимать его собачьи чувтсва?
- То есть свои переживания и мечты ты ценишь куда как выше?
Вика неожиданно вспылила, пошла с тузов, прихваченная за мягкое:
- Ну собери теперь всех, что ж останавливаться, Верни всё назад, откат системы - не вопрос. Кого тебе не достаёт? Жана Михайлыча Лежибета? Андрюшки?
- У тебя был выбор. У Ксандра был выбор. А Виго и Шу такой роскоши не досталось. С чего же ты решила, что твой путь длиннее и строже?
- Протест, протест! - Ксандр предъявил жёлтую карточку: - перед неизвестностью и небытиём каждый встанет под твои кумачёвые знамёна. То, с чем я столкнулся, не выбор, но предопределение. Рок, судьба, кара.
- Хорошо. Принимается. У каждого свои Каталауны.
- Да хоть мешками грузи, - согласился Шу, и компашка покатилась со смеху.

В слякоть глинозёмы плыли, непроходимая вязкая грязь заполняла весь внутренний двор перед арендуемой мастерской - специально на этот случай при входе припрятана пара резиновых сапог на три размера больше, чтобы нырнуть в их холодящее вместилище, не снимая дорогих модельных ботинок, прошлёпать до барака и, достигнув сухого места, перебросить обувь следующему работнику из числа "Синих Ромашек". И эффективно, и какое-никакое развлечение. Ди приходил первым, отпирал дверь, включал обогреватель. Клетчатое чёрно-фиолетово-розовое пальто дорогой шерсти запирал в шкаф, предварительно убрав в чехол. Полосатая кофточка (вылитый Фредди Крюгер) обтягивала его узкие грудь и плечи. Поверх - синий передник. Лучше всего работалось под умиротворяющее пение "Потерянных детей Евы". И заказчики проникались атмосферой, понижали голос и забывали о претензиях вроде "наш дедушка-атеист ни за что не хотел, чтобы на его надгробии вы рисовали крест" или "какого чёрта... эта морда совсем не похожа на моего Яшу!" Воздух в помещении одновременно умудрялся быть свежим и нести в себе запахи - стружек, церковных благовоний и парфюмированной лимонной воды.
Художник, утопая в неприятно чавкающей грязи, кое-как добрался до места. Бэзил порадовался, что в гараже №13 было сухо и тепло; опилки, краска, груды необработанного камня. Из-за стола выступил Ди в фартуке и гордо дал полюбоваться свежей визиткой. На одной стороне визитки значилось: "Синие Ромашки! Мы электрифицируем для Вас даже дровяной сарайчик!" - и перечень услуг, а на обороте - "Синие Ромашки! Мы увековечим Вас в чём угодно! Если, конечно, Вы умерли, а не спите."
- "Not dead, but dreaming..."- с непонятной интонацией, но внятно прошептал Бэзил, возвращая карточку.
- "That is not dead wich can eternal lie and with strange aeons even the death may die", - подхватил Ди, чьи глаза зажглись и рот разъехался в победной усмешке. - Ребята, а он не так прост, наш художник! Я знал, я чуял, что в нём - звезда!
Ди с любовью и знанием дела резал селёдку и раскладывал на пожелтевшем листе с надписью: "Газета Буковiна. Заснована у 1885 року".
- Да он только по верхам проскакал, а ты уже души в нём не чаешь. И не вздумай его учить! Уже слежу - глаз горит, руки так и чешутся.
Ди рассмеялся на такое обвинение и заключил Вику, едва по грудь ростом, в объятия.
- Не кручинься, молвила слэшерская муза", ему такое знание ни к чему. Ведь правда, Бэзил, ты смыслишь в этом ровно столько, чтобы уметь избегать Невыразимого?
Художник несколько дёргано отбросил тряпку, кторой вытирал руки, проигнорировал вопрос и запричитал своё.

- Ах, и зачем вы только меня позвали! Делать мне больше нечего как срисовывать с фотографий плоских однообразных покойников.
- Ну, извини, оригинал, так сказать, а-ля натюрэль, уже закопан. Но, если душа твоя просит, - мы можем тебе его вырыть.
- Да я не про то!! Я из артиста, мастера становлюсь... маляром!!! И ради чего?.. - не найдя ответа, закусив губу, принялся размашисто рисовать.
- Ты чего такой хмурый?
- Зуб болит.
- Вик, завари-ка ему Ымских трав.
- Ща! Я заварю, а у него второе внимание откроется - представь, сколько брака он нагонит?!
- Приморьенный копиист жаждет авангарда и отрыва ну формы.
- За отрыв от формы родственники клиентов нам самим поотрывают так что, пусть соберется и продолжит унылое следование образу.
- Почему я должен вам помогать? Я смотрю, вы и сами неплохо управляетесь. Я видел, под навесом, на улице, готовые памятники? - безупречная техника, один в один, будто на машинке.
- Сахарный вы наш, мы вам о сроках и темпах. Мы сожалеем, что отрываем вас от творчества, но мы с трудом успеваем, а скоро - Новый Гот, и нам - электрифицировать каждый сарайчик!
И тут уж загалдели все: - но ты не отчаивайся! Не кисни, брат! А у нас для тебя...
- Мы с ребятами обсудили и решили подарить тебе...
С улыбкой, наполненной таинственностью и озорством, Ди засунул обе руки в коробку... И достал оттуда махонького пищащего котенка.
- Господи, я готовился к чему угодно, но - вот это сюрприз!
Художник осторожно подставил ладони под теплое тельце котенка.
- Поздравляем: теперь у тебя есть котосигнализация!
Холлуорд будто оглох, рассеяно и восторженно держась за крохотные лапки с прозрачными, мягкими коготками. На него смотрели два серьезных серо-голубых глаза, а дымчатая шерстка казалась тончайшей серебряной аурой. Выражение мордочки отражало нелегкое понимание времени мира, подкрепленное воистину буддийски-философским спокойствием.
- и это... Мне? - наконец ахнул Василий Георгиевич, проникшись этим близким чудом.
- Тебе. Это мальчик, его зовут Тоторо, и он очень привередлив в выборе еды. Ему нельзя простужаться. Он всегда останется котенком. Если ты услышишь, как он фырчит, а это невозможно пропустить мимо ушей, - то это сигнал "стоп-машина".
- В каком смысле? - озадачился Бэзил, вертя котенка так и этак.
- В том самом.
- О-о-о, - Холлуорд перевел взгляд с Тоторо на Ди и обратно. Покраснел.
- Коробка прилагается. Это... Котенок в кубе.

- Ты знаешь звезды?
- Да.
- Расскажи мне о них.
Бэзил принялся, тыча в небосвод пальцами, вещать о параллаксе и углах, о созвездиях северного полушария небесной сферы, о знаках зодиака и эволюции звезд. Он говорил негромко, отрывисто, и смотрел только вверх, откинув голову назад. Ветер перебирал его кудри прозрачными руками и целовал лицо. Ночь - синяя, глубокая - стояла над ним, и он чувствовал себя точь-в-точь мухой в стакане. Когда он осмелился сделать паузу после интересной истории о самых ярких звездах обычно носящих арабские имена, и вскользь глянул на Ди, то с обидой и расстройством обнаружил пустое место. И холод поселился в его душе. Насекомые - цикады или кузнечики - по-прежнему верещали, проезжали автомобили и каждые пять-семь минут - поезда. "Господи, что я здесь делаю?!" - усталость и злоба в равной мере боролись в нем, смешанные с отчаянием и разочарованием. Аццкий коктейль оставив записку "я вернусь не позже, чем через неделю" в коробке с волшебными красками, подхватил сумки с фотоаппаратурой, спящего Тоторо в корзинке и этюдник и постарался уйти как можно быстрее и как можно дальше от Виллы Ваниллы. Надеюсь, он заработал портретами хотя бы пять гривен на мороженое, чтобы баловать востроглазых мальчиков.
А мои гулящие персики затеяли по пьяни какое-то пустяковое колдовство. Не знаю, чего они добивались, но рисунок смахивал на детские классики, сдобреные каббалой и рунами. Мел отсырел. Пока под желтым абажурчиком горе-волшебники устраивали чаепитие, мел, как нельзя кстати, высох. Но когда кто-то из них поворотил голову, не иначе как по наитию, и замер, раскрыв рот, то все последовали его примеру. Вместо игрушечной деревянной лошади-качалки в гостиную заглядывал настоящий, большущий белый тяжеловоз.

- Белая лошадь?!

- Бэла-и-лошадь!! (общий ржач)
- А представьте, в горах, на узкой дорожке встречаются, верхом, - Бэлочка и Беллочка!! Вот сцена-то!
- Да они еще друг дружке глотки перегрызут, никто не уступит дороги.
- А давайте назовем её Снежок.
- Чтоб образовалась еще одна турбинная электростанция памяти Профессора?! К тому же, это - самка. Ээ... кобыла. Чёрт-те что. Боюсь, она чрезвычайно любопытная и близорукая.
- Тогда - Снежа. Снежечка, красавица, хочешь яблочка?
Снежа неопределенно взмахнула хвостом, накатила кучу и, вытянув шею, подошла цок-цок-цок к столу. "Сенат. Патриций торжествует." - "О, этот сельский аромат." озорная компашка прыснула со смеху. "А мне снятся кошмары. Вчера трижды приходили проповедовать латиняне, я не сдержался, третьего послал и стукнул его же книгой. А ныне - о ужас! - меня преследовала Красная Смерть." - "Да тебе вечно х..ня какая-то чудится. Ты даже, включи тебе заставку программы ГОРОДОК, прочтешь с экрана ZILLOSCOPE. И это ты еще не трогал Кафку!" - Я обожаю кафку! офобенно грефневую! - Бела-и-лофать! Смеялись до упаду, но скоро угомонились. Ди вывел Снежу на улицу, навоз определил под кабачки, подмел в комнатах, наконец, принял душ, но, уже расстегивая хитрые пуговички, в малиновом пеньюаре, к нему влекомо плыла сквозь сумрак Вика.
- Некрасиво предаваться прелюбодеянию на супружеском ложе.
- Идем в сад.
Воздух, свежий и пряный, полный запахами и звуками, обнимал их. Какие-то насекомые стрекотали в кустах и в высокой траве у забора. Полная луна в траурной вуали облаков прятала свой серебряный лик. Время молитв. Пришел черед ночных бабочек - опылять едва открывшиеся бутоны. Лихорадка улеглась. Сверкая в ночи глазами, Вика проговорила:
- И что ты надумал?
- Не решусь судить, но мне кажется, что я влюблен.
- Это не новость. Тебе раньше непомернаю гордыня мутила ум и глаза застила туманом. Теперь ты видишь.
- И я благодарен тебе. Ты - невероятная.
- ты - по-настоящему счастлив? Доволен? Ты получил то, о чем мечтал?
- Да. Гармонь-тальянка, и лады все перламутром отделаны.
- Ну и сласть.
- А ты? Неужели ты за этим так отхотилась?
- да! Вечная жизнь и такой бравый ручной хищник, как ты, - о-о, подарочное издание. И мне ужасно нравится конструировать миры. ты ведь не прогонишь меня?
- Тебя?.. Мпфф... Порнографическая мессия.
Он расправил грудную клетку, вдохнул глубоко, но суставы не заскрипели как ветви старого дерева. Вика с интересом наблюдала, что же будет. Несколько условных жестов, похожих не то на язык глухонемых, не то на у-шу: правая рука ладонью вверх, параллельно земле и - левой, круговое движение, ладони не соприкасаются, катают, ощупывают что-то невидимое, полный зрительный контакт, - и резко - правой ладонью наружу вбок.
"Сзерветлен," - попросил Ди, и, повинуясь ему, включилась мелодия. В свете луны проступили очертания тонких цепей, спутанных, свёрнутых по часовой стрелке, колоссальная энергетическая пуповина свивалась, связывала их - принявшего своё природный облик Николае и Ди, хищного не более, чем новорожденный щен. "Ах ты, ёршик туалетный, ты так меня и не освободил." - "Целее будешь" - изо рта Николае вылетели две крупные черные птицы, и вернулось обычное видение мира.
Вскоре на "Вилле Ванилле" образовался мини-зоопарк. Там был фенек - у него большие уши, а на них удобно оапшу вешать. Были ёжики-сиамские близнецы: две головы, семь ножек.  Коты Ультара и любопытная лошадь - ты о них уже знаешь. И почти у всех кличками служили имена древнегреческих героев и прочих деятелей. например, у ворот (кованых, черных, с вывеской ЕЩИБДАЛК и рекламными фирмы "Синие Ромашки!") стояла конура, а на ней надпись: "Анаксимандр - козёл". О, вот это потрясающее животное! Шу не без опаски (и не без осиования) полагал его интеллект выше собственного. Козел содержался на цепи, а его будку пришлось вкопать и залить бетонным раствовром для надёжности - такая у козла силища. Это даже не гвоздь программы, а что-то из ряда тех штырей, которыми шпалы с рельсами соединяются. Анаксимандр - изумительный красавчик и - попрашайка. Он быстро освобождал приусадебный участок от груш, слив, яблок, абрикосов, вообще всего, до чего мог дотянуться (а цепь у него была длиной без малого шесть метров). А на раскидистой альбиции (которую ради шутки Ди именовал "Альбуцией") жили два ворона, те самые, - Хугин и Мунин, Мысль и Память. Они пользовались превилегией срать на головы отдыхающим в гамаке и хрипло клянчить: "корми красавца, хочу сухарик!" Вороны гордились своей независимостью и знаниями, величаво скакали по веткам и насмехались над Софоклом, Кастором, Поллуксом, а также над хромой дворняжкой Ахиллесом, грустно тявкающей с земли на надоедливых птиц. Дворняга видывала тяжёлые времена и ко всему относилась с опаской, не позволяла себя гладить, не брала пищу из рук, не виляла хвостом. В её крови была изрядная доля какой-то терьерской породы - коротковатые лапы, белая шерсть с серыми и рыжими подпалинами, стоячие уши, борода и карие глаза, но при этом крупное бочонковидное тело с тёмной спиной и желтоватым брюхом и совершенно бульдожья морда. Ахиллес поджимал правую заднюю лапу и так, вприпрыжку, ковылял по окрестностям Виллы Ваниллы; хотели вылечить - не дается, скалит зубы и утробно рычит, забившись в угол. И, честно, его боялись и обходили с почетом и трепетом, боялись покрепче, чем Анаксимандра, а меж жителей ближних посёлков появился целый сказ о собачке-нежити, караулящей ночью на перекрестках восставших из мёртвых - прихватить косточку-другую из их шкелетов.
***
Пустослов мерил шагами палубу ладьи Харона и причитал:
- Да как ты мог?! Ты, ты... И ты всё знал и доверил меня этому чудовищу?! И еще друг, называется!
- Ну, я дал согласие только после нашей третьей встречи. И взял с него слово, что ни словом, ни делом он не навредит тебе. Я здраво рассудил, что пока ты вдали от меня, тебе не помешает надёжный... телохранитель. Ты ему интересен, а он тебе не опасен.
- Не оспасен, не опасен?! Да он всем своим видом излучает злую силу, ты только взгляни на его, пардон, рожу, - лёд до костей! Они, они все - они прямо в голову к тебе лезут!!
- Зато у тебя отличная работа. В его, гм, друзьях я уверен - они не обидят тебя.
- Я его увидел и готов был бежать прочь не чуя ног. Как он ужасен! Он обманул меня, играл на моих слабостях, прикидывался живым человеком и последней потаскухой!
- В те дни он не играл, а был. Он - Чернокнижник, укравший мощи защитника Валахии и легендарную дурную славу вампира. Да, его дела ужасны, и этот твой малютка Дориан, славный парень, херувим чистоты и набожности в сравнении с этим экс-пери-мен-татором.
- Брр... нет, но как ты мог, блин поминальный, нет, свести меня с этим чёртовым умруном, чьи мозг и сердце давно прогнили и иссохли. Я, что, для тебя ровно две копейки стою? Или ты находишь меня с ним - ровней, а? Мы для тебя - две неприкаянные души, вопреки Природе застрявшие на этом свете?
- Когда я давал разрешение, он был слабее котёнка, - Бартоломеу покосился на коробку с Тоторо, - это потом он... эээ... развернулся. По некоторым объективным причинам, не спорю, исключительной важности. Он бы и сам рад отказаться от этого перевоплощения, да не обойтись никак, единственный ключ, альфа и омега. У них там замысловатые танцы с Викой, и кто у них там верховодит - аж страшно представить.
- И всё же некритическая потеря. Лелею надежду зарекомендовать своё нынешнее "я" порядочным и надёжным товарищем и деловым партнёром.
Ди во всесь свой немалый рост высился среди тюков, ящиков и бочек, в строгом порядке принайтованных на корме. Белейшая рубашка, рукава засучены, ворот расстёгнут - три пуговицы, и грудь оголена. Чёрные брюки в обтяжку. И - мягкие замшевые гамаши, землистого цвета (о)павшей листвы: умбра. Холёные руки, чистого мрамора, матово сияющая кожа (нет, нет!! НЕ СУМЕРКИ!! vampires don't sparkl !!!), на среднем пальце левой  - длинный заостренный ноготь, на мизинце правой - кольцо с сапфиром. Гладко выбрит, волосы зачёсаны назад. О, эти брови, эти губы... Укусит. Ей богу, сейчас набросится, вопьется в трепещущую жертву и поглотит, съест. Присвоит по праву сильного. Но он не торопился. В зелёных глазах отражалось море. резкая чёрная тень, отбрасываемая на предметы, населена водяными (солнечными) бликами. Очень яркий свет. Божий день.
"Пошто припёр сюда свои полипы?" - достаточно громко подумал Варфоломей, на всякий случай вооружаясь багром. Рефлекс пирата. "Здесь, должно быть, в изобилии водятся скилоны и протеи. А полипы - это не по моей части. Всё равно что дантисту сверлить тоннель в горах," - неслышимо для Бэзила ответил Ди. Он не изменил позы и не сошёл с места, освещенный беспощадным, едва не рентгеновским солнцем. Весь - в этом мире. Он дышал, мигал, ёлки ресниц то и дело утаивали его жгучий взгляд, и ветер шевелил волосы.
- Что ты здесь делаешь?! Убирайся, тебя никто не звал, - Пустослов принялся швырять в него чем попало. Деревянный пенал с карандашами угодил в лицо и расквасил губы. Ди потёр ладонью ушибленное место, не переставая кротко улыбаться:
- Да так, мимо проходил, решил навестить. И почему мне не рады? Те, кто был в меня пылко влюблен, те, кто поклонялись мне как демиургу, - теперь прогоняют. И даже вот ты, хоть я тебе не причинил зла и горя, ты на меня руку поднял. Все хотят быть от меня на ПОЧТИТЕЛЬНОМ расстоянии.
- Угу, угу. Раз уж заглянул на минутку - так и быть, выгонять не стану. Если - на минутку и не часом больше. Я еще пока что капитан этой ласточки, - сурово предупредил Бартоломью. Он завёл граммофон, и оттуда понеслось нечто в духе "Ирландцы берут в плен Иосифа Сталина". Ди даже повернулся одним ухом к проигрывателю, чтобы лучше слышать. Он потирал кусочком льда раненную губу, и та заживала прямо на глазах.
- Пусть он уходит. Его присутствие невыносимо. У меня, чёрт побери, выходной! Я не хочу его, не желаю видеть, созерцать, фиксировать, лицезреть, да, боже мой, I HATE YOU BLOODY WHORE!
- Ты расстраиваешь моего приятеля. Боюсь, прозвучит неучтиво, но лучше тебе уйти.
Игла с шипением соскочила с пластинки.
- Прошу меня простить великодушно. И надеюсь, когда-нибудь заслужу дружеское приглашение. На борт вашей предивной яхты.
- Это вряд ли. Не тешь себя иллюзиями.
Капитан оставался предельно серьёзен, а глаза по-прежнему полны доброты и спокойствия.
- Попутного ветра.
Образ гостя поблек и истаял.
- Фух, как же он меня... напугал.
Бэзил обессиленно опустился на связку канатов, переводя дух. - Что он себе позволяет? Кого из себя корчит, демон недоделанный? Настроение испортил.
-  Не злись на него. Ты только взвинчиваешь себя. А ему, может быть, и впрямь одиноко. Всё так недоверчивы именно из-за его облика.
- Да не бывает овец в шкуре волка! И не говори мне, что это типа долбанная мимкрия, когда уж подражает заморской гадюке и рядится в пёстрое и всем своим поведением кричит - "не тронь меня, отравишься!"
- В нём и в самом деле много яда, не долго отравиться. Но если не наступать ему на хвост и не стремиться изготовить из него сумочку - ручаюьс, нет твари, - Варфоломей поскрёб тельняшку пятернёй, - полезнее в междумирье; я не знаю.
- Не думаешь же ты, что раз выпустив этого ифрита из бутылки и науськав на меня, тебе удасться засунуть его обратно? И не задался ли он целью... ох, да ты припомни мои письма, этот урод, да он болен на всю голову, он ведь тогда еще, прямым текстом, ненасытное животное!..
- Успокойся, Бэз, хватит паники. У него без тебя забот - ууу, и это - не угрозы, а неуклюжие шуточки. Он так.... нащупвыет границы. Кхм... ухаживает.
- Ни фига себе!!
- Бэз, дружище, потряси свою память и освободись от этих надуманных кошмаров. Он тебе ничего не сделает. Ручаюсь. Он следит за тобой в пол-глаза - и всё. Чтоб... без происшествий. Без непоправимых неприятностей. И... дело тут вовсе не в тебе, не столько в твоей личности, сколько в красках.
- Красках?.. Ах, значит сохранность тюбиков вам обоим дороже, за них вы, значит, тревожитесь, да? Ладно, хорошо, я принимаю такие условия. Наконец-то меня приняли в расчёт и доверили некоторый объем информации. Я счастлив. Это великая честь. Как же мне это нравится! И долго же вы, чёрт побери, пудрили мне мозг, ах, какую мистерию разыграли, мать вашу, охренеть! Нет, мне не на что жаловаться. Я просто осёл. Как же, все вокруг - молодые полубоги, а я - просто штатный маляр. Золотые слова: "Обычно меня целуют, прежде чем трахнут". О, вы меня два сезона готовили. К посвящению. А я, блин, и расцвёл, растаял, уверовал в некий неземной смысл происходящего. Ладно, всё, всё, я уже не кричу. Вы потрудились, и отныне всё сказочно-прекрасно. Это всё он. Зачем он заявился сюда? От него, как от катализатора, я закипаю быстрее и при других условиях. Любители опрокидывать ширмочки. А я голый и прыщ на заднице. Бесстыдники. Ничего святого. Даже не помечтать.
Котёнок в коробке открыл глаза и потянул носом воздух. Бэзил собрал раскиданные в порыве отупляющей, безыскодной ярости вещи, снова сел.
- Поменьше ругайся, - посоветовал капитан, попыхивая трубочкой. На походной плитке жарилась картошечка. Художник вспомнил, что со вчерашнего завтрака успел зверски проголодаться. - А то, понимаешь, грязные слова накапливаются и при первой же возможности материализуются. Неприятная компания. Хоть охотников за привидениями вызывай.
- Я ещё не весь запас израсходовал. Меня вот что смущает сильнее всего: ты ему такую характеристику дал, я умиляюсь, а сам-то, что, теперь мне ждать, когда ты, капитан, вскроешь свои язвы и обернешься диким кровожадным зверем? Может, мне стоит бояться тебя, перевозчик душ?
- Не мели чепухи, дорогой Бэзил. Я - пацифист, насколько это возможно после Лютика, и мухи не обижу. Чай - зеленый или эрл грей?
Холлуорд непроизвольно вздрогнул.
- Грей, Грей, - хрипловато прокаркал, но быстро справился. Рассмеялся: - Ты мне за всё должен ночь любви.
- Зачем же ждать ночи?
Часам к трём их нежная изощренность иссякла. Сверху и снизу, казалось, было одно только небо. Корабль, словно птица, да-да, неутомимая ласточка, летел сквозь ночь, беззвучно и прямо.
***
"А фея молчит и молчит, а Золушка ночи не спит," - вместо обыкновенного "ну, схлопотал в морду от Харона?" промурлыкала Вика, поджидая милого у самых у ворот.
"Что? Привет."
"Виделись." Они не стали сразу возвращаться в дом. Солнце еще не село. :) Ветер шумел в кипарисах. Магнолии, увешанные гроздьями плодов, давали сочную тень. На Вике были легкомысленные земляничные духи. Из гардероба - нейлоновый купальник отчаянно детского вида и резиновые сланцы. Ди втянул воздух носом, неспешно приблизился, выудил из пачки сигаретку, закурил.
Вечер золотил ей кожу и завитые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Он хотел спросить, зачем она подменила табак марихуаной, но промолчал. Улыбнулся, прижался губами к щеке - тёплое к тёплому. "Да, я не оставляю попытки. Кури себе на здоровье и будь паинькой. нечего глотать транквилизаторы. Просто остановись, подумай. Поговори." - "Не пойму, и что меня туда понесло? Уж второй раз мне развернули оглобли. Второй раз за эту неделю. Убеди, ты умеешь, что не след мне ехать в Венгрию." Вика потянулась на носочках, откинула голову, чтобы всмотреться в его глаза, близкие, ясные: "Не след, дорогой. Веди себя... достойно, ты не побирушка - таскаться по чужим дворам." Обогнув будку Анаксимандра, легонько, чтоб не привлечь ничьего внимания, скользнули в кладовку. "Не сейчас." - "Глупенький, я переодеться. Конечно, не здесь и не сейчас." Она влезла в коротенькое кимоно и зачем-то накрасила губы. Ди следил за этими, с его точки зрения, ненужными приготовлениями, хмыкал, зевал и мял пальцами правое ухо. "И куда ты меня ведёшь?" - вопрос касался не столько просёлочной дороги, петлявшей вкруг холмов, сколько ближайшего будущего героев. "К истокам. Ты помнишь - мне нужен КЛЮЧ." - "Ключ - это родник?" - "Да, перво-источник."
Они миновали детский сад, ветеринарную клинику и два магазина стройтоваров. Редкие прохожие, уличные псы и кошки - всё дышало ленью, какой-то бездумной заторможенностью. Они остановились у пустого киоска с минеральной водой.

но они меня боятся, Вик. Я... Мне очень тяжело. Раньше я был бы триумфатором, как же. Я перенес столько трансформаций, извлечений, а теперь, когда вернул себе желанный, привычный облик - я не могу с ним жить. Вдруг открылось, что он мне не нужен и не в нем дело. Но это мне стОило хорошего приятеля и настоящего друга." - "ты сам рушишь свой мир. Не ищи их сочувствия. Это ложный ход. Те, кто тебя принимает, - они рядом с тобой."
"принимает? Строго по часам, как пилюли?" - "ох-хо-хо, я слышу голос вернувшегося. Я для тебя тайна?" - "ты - три японца."
природа ждала дождя. Молодые дикари провели обряд прямо на чьей-то розовой клумбе. Было весело. Бодренько, тяп-ляп, будто двое старшеклассников сбежали от мира и теперь, распалясь, из кожи вон, вот она, свобода, сакральный "взрослый" опыт. Вика смешно морщила нос и хохотала. Закрыв раскосые глаза, самозабвенно целовала, целовала его, куда придется; опершись руками о сухую как порох, прогретую землю, он склонялся над ней, вожделел и двигался. Эгоизм? Слияние с ритмами космоса? Звезды высыпали из корзин и сложили из них сверкающие ожерелья. Там ходят небесные люди и жгут костры. Тихая ночь. Помятые кусты роз. Вика отдышалась, распрямилась в коленях, вытянула ноги. Этого ей показалось мало. Она заерзала, перекатилась набок и обвилась вокруг, запустила ладони в его волосы, сдавила голову и прижала к земле. Проворковала: "а я кое-что нашла. Эссенция пустоты." она провела по его лбу пальчиком, вверх-вниз, вверх от переносицы, втирая невидимое зелье, помечая знаком. "какое же это истинное сокровище. Со-кровенное. Со-крови-ще. А пылиться в хозяином забытых запасниках. В дальнем углу. Прямо под канделябром, миль херц." Она расслабилась, резво слезла. "Вставай-вставай, пойдем. Вечные эти твои 'спасся или пропал?' сегодня не имеют силы". - "Тиха украинская ночь, но сало надо перепрятать. Пойдем, искупаемся."
На утро небо заволокло тучами, налетели шторма, и дождь лил сутки не прекращаясь. Да еще как лил! Автомобили и пешеходы плыли по улочкам, в низинах образовались пруды и озера. Козел жалобно мекал на крыльце - его будку затопило. Злющие, мокрые Хугин и Мунин пролезли на чердак. Бестолково долбили в жестяную дверку, ведущую вниз, в жилые помещения. "Вот сука, как шпарит!" - дивился Шу, отвлекаясь от покера. Они сидели вчетвером в гостиной первого этажа, и звуки, производимые птицами, легко можно было спутать с барабанящим по крыше ливнем. "То шиш, а то- камаз со скалками," - посетовал он еще, в очередной раз проигрывая. Ди, рассеянный и сумрачный, поднялся из-за стола, не тронув карт. "Куда?! Вот олух, такой расклад!" - ругалась Вика, переворачивая за него карты. Он впустил воронов, угостил их парной телятиной, погладил блестящие, слипшиеся перья. Те, постукивая когтями по деревянному полу, демонстративно отворачивались и ворчали по-стариковски. Временами, правда, вплетая в речь "старый пидор" и "расстрелять мерзавца". Вика не усидела, приплелась следом, напевая "стоит над горою Алешка, болгарский и русский солдат". Никак, сердишься на меня за давешнее? А не надо, не трать сил, не сопротивляйся. Пустое. Наперед знаю все твои умозаключения. Искушение, борьба... Тьфу!" Ди присел на старинный ларь, усмехаясь, молчал, пристально просвечивал её взглядом волнительно-искрящихся глаз. "Совещаетесь! Производственно-техническая размолвка?" - встрял Шуля, заглядывая снизу лестницы на чердак, аккурат попав на эту немую сцену. "Блин, - живо развернулась к нему Вика, - мы уже запарились тебе фанты придумывать. Что ж за невезучесть-то такая! Ну, и какой штраф назначим на этот раз? Сплести пазурукский ковер, собрать урожай мандаринов?" - "О, бес с ней, с фантазией. Давайте, как обычно." - "Нет, ты слышишь? Боги, как он непритязателен и свеж. Подозреваю, дивный дуэт ДИОРАМА про него сложил песню: "и когда этот мир падет, ты останешься забыт. Он сотворен, чтоб быть шлюхой".
"Пидорасы!" - каркнул ворон, второй подхватил, и оба слетели вниз - на поиски Валерианы, степенно дрыхнущей в корзине. "Нет, завтра нам возвращаться к работе. Не хотелось бы, чтоб всё происходило, как в прошлом году," - Ди приостановился, чтоб каждый смог припомнить, что ж такого было тем летом по пути домой. "А че, мы клево зажгли. И, заметь, - никто не пострадал. Ну, кроме тебя." - "Да. Верная поправка. Я всего лишь хочу, чтобы мы вернулись точно в срок, хорошо выполнили работу, а тебе - я доверяю самую ответственную её часть. Доволен?" - "Ух ты, вот это штраф. Согласен, конечно, куда деваться." Шу приблизился на пару шагов. В пыли на полу оставались следы рифленых подошв солдатских ботинок. "Ну глядите у меня - подмахну вам завтра объект Зы, крякнете," - пообещала Вика и махнула на прощанье рукой. Ди сграбастал любовника властно и быстро, будто единственный, решающий и - последний. Сдернул нехитрую одежду - пресловутый оранжевый комбез. Развернул поудобнее, ногти впились в плечо и бок, чуть повыше таза. 285774ИУК распирало от смеха: "значит, искупление завтра, а сегодня - сладкий супружеский долг. Приятно быть востребованным." с замиранием сердца, в который раз, удивленно-изучающе-мучительно-нежно. Ах, мать вашу. Приобретение!! С трепетом и холодными пятками, не могу, о, воскрешение целой армии прокаженных, не иначе. Забитых камнями, повешенных, распятых, сваренных заживо. За грехи наши. Грести не огрести. Ах, как же он расчетлив, само совершенство. "Ди вернулся!" - празднично- лихорадочно-волшебный концерт по заявкам трудящихся. Вальс эпилептиков. Двоякодышащие. Крещендо - и финал. В поцелуе. Хорошо-то как о боги! "Не покидай меня, не уходи. Не уходи к ней, прошу тебя. Хочу держать тебя за руку, обнимать, ощущать твое присутствие, что ты рядом, что ты со мною", - ни на что не надеясь, всё же шептал Шу. Ди молча отводил взгляд, подставляя под его лобзания то одну щеку, то другую. Щетина колола губы. Смешно. Он смеялся, неверный, нет. Странная штука - жизнь, в каком бы измерении, в каких бы условиях. Условностях? Законах? Хотелось невероятных пустяков. Петь - нерешительно - если бы слух и голос. В тот раз они, помнится, всё же сели на самолет. Вот о чем Ди предупреждал: сейчас именно такое настроение, чтоб идти по вагонам: 'гитарр, гитарр, новый репертуаррр!'
Улица Лобачевского многократно распадалась на саму себя, кривая и косая, дома вываливались из своих гнезд подобно гнилым зубам. Из каждого ответвления начиналось великое Шоссе Энтузиастов. Оно петляло, соединяя удаленные места планеты. В основном, уголки бывшего СССР. Но один из туннелей открывался в Тибет, а другой - в Латинской Америке. "Нет, я не буду! Мало ли что я вчера говорил! Нет! Увольте! Вике можно, она давно спятила, но я - нет, я не возьмусь за такое!" - "Ну ты, певичка опереточная, прекращай заламывать ручонки и выть. Мы - серьезная фирма, а не балаган, не в обиду капитану Бартоломью. Договор подписан, сроки установлены. Мы тебе поможем, не теряйся. Это не сложнее, чем предыдущие заказы, это только с виду кажется..." - "Да вы офигели! Да я к ней не притронусь!"
Да они наряжали к Новому Году Эйфелеву башню. И только-то. Ди изо всех сил старался хотя бы выглядеть степенно и 'сурьёзно', но куда там! Вико всех заряжало безбашенным кривлянием: связывая гирлянды лампочек хитрыми морскими узлами, он нет-нет, а норовил пройтись по фермам против законов гравитации - вверх ногами. "Да мы тебя подстрахуем", - обещала Вика, цепляя тросы с карабинами к широкому поясу из толстой кожи с армированными вставками, - ты не свалишься, цены тебе нет. Хотя сотрясение такому мозгу и не повредит. Мозготрясение", - она со всей дури затянула пояс, застегнув на пряжку. Шуля охнул, но тут же заулыбался - невозможно было дуться на нее. Её глаза точь-в-точь черные оливки. "Да я не за себя боюсь. Прикинь - закоротит нафиг эту махину..." - "Нафик, мальчик мой." - "Ты, главное, от схемы не отступай." - "А как же наша мастерская? Там, что, Бэзил заправляет, пока мы тут? Да он только эскиз к одному барельефу будет месяц делать." - "Держи карман, он на Черном море до Нового Года проторчит, творческий отпуск. Мы же на зимний режим переключились, заказов немного, Ксандр там за администратора сидит, по вторникам, четвергам и субботам. Хотя, скорее, вместо сторожа. Всё при нем - замечательная кошка, и душевная музыка. Осталось запастись вязанием и очками с воооот такими линзами." Вика могла жужжать в автономном режиме, собеседник ей нужен лишь для изменения стилистики или идейных маневров. Она сама с собой на разные голоса разговаривает: "вы видите тестуда сурката, ползущую. Что это? Это уже тест? Я знаю, что ищет Пустослов зимою в Ыму: ноктилюку. Что?! Ноктилюки придают воде в августе мистическое сияние. А в яндекс-фотках есть альбом Черное море зимой, автор - Gray, связь? Она в тюках с материей для алых парусов, к сожалению, это не наш цвет. Синие ромашки! Лотос и четки! Авалокетешвара! Отринь божественное ради земного, ибо только будучи человеком и принимая страдания, ты можешь принять страдания друга, ради его спасения. Китти, и как ты сюда залезла? А вот всё шла, шла, шла, пока не оказалась там же, откуда и не уходила. Я помню даже завтра. Игумен Мелхиседек продает кирпичи, чтобы потом строить из них храмы. А я видела тебя ФКАНТАГДИ; подписаться EYEless, в профиле написать фамилию Mindless, а ISQ 666-777-666 - это значит бесстрашно подписаться своим именем? Срочно к Гудвину в Изумрудный Город! Что Интернет с людьми делает, как мозк выжигает. Но как же мечта, оставленная напоследок, на-по-следочек? Ты больше не можешь прятаться за князя, твой эндшпиль стал анекдотом с бородой, обмотанной вокруг нулевого меридиана, еще в газетах позапрошлого века." Тут она поддела Чернокнижника под жабры. Не желая вступать в спор, он переместился на самый верх конструкции. Шуля, конечно, пополз за ним: "Дииии... не печалься. Мы оба тебя обожаем. Радуйся: у тебя двое преданных друзей. Преданных, преданных преданных, преданных, и всё же - преданных. Тьфу, Вик, почему, курит он, а обкуренный я?!" - "Закон сообщающихся сосудов не терпит пустоты." - "Ты тоже обкурилась. Щас мы все ёбнемся с этой ржавой развалюхи.... э-э, а что это за ссадины у тебя вот тут, на верхней губе?" - "Да это чумовой художник изгонял демона осиновым пеналом." - "Вот, ять, что за манеры?! Встречу этого джентельмена - ..." - "Только не глаза и не ркуи, нет, не повреди ему голову, и со спиной осторожнее." - "Постой-постой, а чё это у тебя с коленом, ты хромаешь?" - "А это он не подрассчитал, и заместо элегантного жеста получилось, что навернулся на камнях, когда Вася строго-настрого запретил являться ему." - "Какой Вася? Снова Пустослов?" - "Золотко, миль херц." - "Да ты чё?! А как же... а тогда..." - "Про нас с тобою он ничего не говорил. Но, всё же, по мне, так лучше к нему не соваться. Я видел в его избушке гитары, но не думаю, что он к "Утюгам" ещё придёт." - "А чего он так зол на нас? Мы же как лучше. Вик, ты ведь всё точно рассчитала?" - "Точно, точно. Я знаю даже, что Хагакуре но васей играло в его плеере, и был он в сапогах и белой куртке, и в руках его - томик японской лирики, и по перрону просыпаны лепестки пурпурной розы, и люди вокруг кто хохотал, а кто ругался, он поднял взгляд от страниц с чудесными миниатюрами, и что увидел он? И что подумал он? Конечно же то, о чём потом принято кричать - да как ты мог такое подумать?! Конечно же, дикий орочий шаман Алатун, вполне себе в светском виде, ехал в том же вагоне, острил и скалил зубы своим шуткам, а спутником его, заметь, было фантастическое юное дарование в шапке-виллевалке!! Конечно, наш герой тут же уткнулся обратно в книгу, вот только читать её уже больше не мог. Что, неверно излагаю?" - "Наш мир - это тающий в воздухе снег. Кажется, я продал рисовое поле из-за лягушек, а надо было их переловить, изжарить и подать с рисом. Теперь я, голодный и нищий, лежу на циновке и слышу их несмолкаемое, ненавистное кваканье." - "А, значит, всё же одолел стихи, не смотря на тяжёлое сердце." - "Подожди, это было до или после эпизода с коленом?" - "После, после. Вот только разум - ужасная обуза, твердит, что было и до, было и до, было ведь. О, забодай тебя коза, мы для Васеньки всё, всё готовы, ради него - да хоть в бой, да хоть под венец, а, а, какая оказия! И хоть бы что-то удивительное, оригинальное, нет, аяяяяй, что за проза." - "Крона яблони моей в саду у соседа. Поневоле, голову пеплом посыпешь, дверь поспешишь запереть и на крики друзей отвечать: рад бы пустить, но, простите, меня нету дома."
Ветер носил их смех по Парижу. Он был запечён в глазури на сладких булочках, и в шерсти на хвостах дворняг смех оседал туманной росою. Внизу в ряби волн, мрачно светился канал в парке Трокадеро, дремал дворец Шайо. "ну, наконец-то. Ледышка у тебя в груди распустилась восхитительным лотосом. В него, конечно, понатыкано вудуистских булавок, и бурые пятна - кофе? кровь? - но он ещё живой. Я вижу каждый лепесток. Он вдохновляет похлеще здания сиднейской оперы. Это бред, но твоя воздержанность в речах привела к тому, что мне приходится молоть эту чушь в два раза активнее. А на нашем доме, со шпилями, повесили табличку с адресом. Это дом номер 99. А на трансформаторную будку, где я зимовала, пока работала в подразделении АК, наклеили плакаты Satyricon  и Агата Кристи." - "Врёшь, они распались." - "Ну, значит, эти, Ночные Снайперы, что ли." - "Всё, шабаш." - "das maedchen aus dem inneren des kettenkarussels?" - посмеялась Вика, наблюдая, как Ди сооружает нехитрые качели из цепей и трубок. "Ты во мне понаделала множество фистул, чтобы в любой момент иметь доступ к моему нутру. И сверлишь всё новые." Ди и Шу уселись на шаткой тарзанке, Вика продолжала насмешливо щуриться сверху.
Шина но муку и Фрюлиг ин Парис тихонечко играла диплосоня.
"А здорово мы повеселились в Ыму." - "Здорово, не то слово. А уж какое вы мне пробуждение устроили - Ктула обзавидуется." Вика наполовину свесилась и назгульски-моргульским голосом позвала: "Арукару... проснись, Арукуру!"
Ди улыбнулся ей и пустил в лицо струю сладкого дыма.
В рассветных сумерках истаяли трое; огромный скелет памяти триумфа эры индустриализма -  остался.
***
Ди стоял неподвижно, освещенный с одного бока восточной лампой в кружевном медном абажурчике.
- Виндзор и Ньютон? большое спасибо, всегда пригодится, - Бэзил отложил принесенные в дар краски. - Но твой портрет я рисовать не буду. Можно, пожалуйста, набросок углем, только контур, без лица? уж больно хорошо свет ложиться. И - отдельно - твои руки. В них что-то волнующее.
Не услышав ответа, поспешно, быстрыми штрихами, помогая пальцами растушевать, приглушить, смазать, начал в блокноте. Мало! Тушью на картонах. Да.
Ди не глядел на него. Даже, казалось, не дышал. Холлуорд озадаченно оторвался от работы. Покраснел. Котёнок заскрёб коготками дно кообки.
Застыв в желаемой позе, не раскрывая рта, всё же гость непрошенный говорил с ним, бедным художником. Словно во сне, Холлуорд вдруг выхватывал зрением деталь - и к ней тут же лепились стройные ряды ассоциаций. Гора пустых банок от кошачьего корма - банки от энергетиков, трофея и красного дьявола - "что, не вставляет? Приходи к нам, я тебе знатный коктейль смешаю. Будешь весел и пьян." Тянутся, вьются провода - ноутбук с прикрытым экраном - "Моделек ищешь? На плешке, надеюсь, не сидишь? Умм, цитадель боли? Блаженненький."
Бэзил только успел закончить эскиз, поднял голову - чувствовал - и всё же вздрогнул: Ди стоял вплотную, приглашая - "ну же, вот мои руки."
Художник взял брусок графита и шкурку - наждак, собираясь сказать: "я не готов ответить да. Не торопи меня", а произнёс (сам в шоке): "Сегодня я никого не жду. И завтра ко мне никто не придёт." Само вырвалось. И рука дёрнулась. И в глазах задрожали навернувшиеся слёзы. Так же молча, Ди присел рядом, погладил по голове: седина у висков, глубокие морщины на щеках. "Двести лет, - давился словами Пустослов, - иллюзий. Уж же грязь, нищета и жестокость. Почему?" обнял, прижался, повис на ткани рукавов, услышал далеким эхом: "три с половиной тыщи лет, миль херц. Вероятно, такова людская природа." <нет, нет, я не лягу с этим кровожадным мертвецом!! - а сам-то хорош, замараться запоздало опасаешься?> Оба провалились в поцелуй. Метеорологи предсказывали вспышки на солнце. Гальванизация. Стаскивая штанину, Ди поморщился, задел коросту. "Как ты умудрился разбить колено? Почему не заживил?" - "Оставил на память. Я отказался от крови. И, в конце всего, это только тело." Мастер наклонился поцеловать эту манящую стигму, но проворной змеей ладонь опередила, перехватил под скулами, небольно, заставил выпрямиться в полный рост. "Нет. Я запрещаю". Их взгляды встретились. Разом отпустило. Только сейчас заметил, прикоснулся к шраму на губе: и это - на долгую память? Во рту пересохло, в горле будто вырос розовый куст, дикий шиповник. "Не за тем я здесь, - откликнулся на мысли Ди, - ты еще себе меня не разрешаешь. Доставай подарки." Василий Георгиевич прикусил губу, понимая, как смешон, но не стал одеваться обратно. Еще раз шмыгнул носом, стащил с кровати простыню, запахнулся на манер тоги. Полез за припасенным гостинцем. "О, отлично, то, что надо!" - расцвел Ди, принимая три пары спилковых перчаток и столько же диэлектрических седьмого уровня защиты. "Да, гм, пустяки, меньше полтины за пару." - "Забота - она в мелочах. Ты душка. Я рад." - "Э ну у меня есть еще кое-что. Специально для тебя. Ты ему найдешь применение." Зашуршал в холстах и вытащил один. Метнув быстрый взгляд, Ди затаил дыхание, на цыпочках подкрался. "Прекрасная работа. Изумительная. О, сколько в тебе талантов, сколько тяжелого серебра. Идеально, как на заказ." Царапнул когтем плоскость картины и извлек длиною в локоть, в форме жала, - черный клинок без рукояти. Подмигнул трепещущему художнику (бедняге привиделся фаршик), шепнул, пряча оружие: не жди от меня плохого. Не смею ранить тебя.

Вышеградское содружество.